|
– Нет, тридцать. – Ишь ты! Лопай сам! Он бодро и весело подошел к женщинам, радуясь, что видит мать, сестру и обеих кузин, с таким видом, будто он только вчера расстался с ними. Впрочем, те тоже были настроены мирно, как бы забыв длившиеся уже два года ссоры и неурядицы. Одна только мать, которой уже сообщили о первой встрече с ним на улице Груэз, взглянула на Бюто из под морщинистых век, стараясь прочесть на его лице, зачем он ходил к нотариусу. Но ей не удалось ничего заметить, и оба они не сказали ни слова. – Выходит, кузина, что ты покупаешь корову?.. Жан сказал мне об этом… Так вот. Тут есть одна… Эх, самая лучшая на всем рынке! Знатная скотинка! Он указывал как раз на черную с белым котантенскую корову. – Сорок пистолей, спасибо! – пробормотала Франсуаза. – Да ты сама то сорока пистолей не стоишь! – сказал он, шлепнув ее в шутку по спине. Но Франсуаза рассердилась и со злобой дала ему сдачи. – Убирайся к свиньям, слышишь? Не люблю, когда мужчины со мной балуются. Он еще больше развеселился и повернулся к Лизе. Та была серьезной и немного побледнела. – Хочешь, я займусь этим делом? Могу с тобой поспорить на пять франков, что сумею купить корову за тридцать пистолей… – Ладно, я согласна… Если тебе нетрудно, попробуй. Роза и Фанни одобрительно кивнули головой, зная, что парень умел зверски торговаться. Его упрямство, назойливость, способность лгать и мошенничать, уметь продать что угодно втридорога, а купить за бесценок были им хорошо известны. Женщины пустили его с Жаном вперед, а сами подались назад, чтобы не было заметно, что они вместе. Толпа на той стороне площади, где торговали скотом, все увеличивалась. На середине пекло солнце, и люди торопились уйти в тень аллей. Там все время была толчея, синий цвет блуз в тени казался темнее, колыхаемые ветром листья отсвечивались зелеными пятнами на загорелых лицах. Впрочем, никто ничего не покупал, не было еще совершено ни одной сделки, хотя с начала торга прошло уже более часа. Люди собирались, приглядывались друг к другу. Внезапно, под дуновением теплого ветерка, над людскими головами пронесся шум. Две лошади, привязанные рядом, поднялись на дыбы и начали кусать друг друга, с неистовым ржанием стуча копытами о мостовую. Многие перепугались, женщины бросились бежать, сильные, сопровождаемые ругательствами удары хлыста, щелкавшие, как выстрелы, снова водворили спокойствие. На свободное от разбежавшейся толпы место спустилась стая голубей и начала торопливо выклевывать овес из конского навоза. – Ну, тетка, сколько же ты хочешь за корову? – спросил Бюто у крестьянки. Та, видевшая весь их маневр, спокойно повторила: – Сорок пистолей. Сперва он решил обратить ответ в шутку и со смехом обратился к ее мужу, который по прежнему стоял молча в стороне: – Скажи, старина, твоя хозяйка идет в придачу за эту цену? Однако, продолжая балагурить, он внимательно оглядывал животное, находя его таким, как и полагается быть хорошей молочной корове, с жилистой головой, тонкими рогами и большими глазами. Живот был достаточно толст и испещрен крупными венами, ноги несколько слабоваты, а хвост тонок и очень высоко посажен. Он нагнулся, чтобы удостовериться в достаточной величине вымени и эластичности сосцов, которые были удачно расположены четырехугольником. Затем, положив руку на спину животного, он начал торговаться, как бы машинально ощупывая в то же время кости крестца. – Сорок пистолей? Вы смеетесь… Хотите тридцать? Рука его ощупывала кости, удостоверяясь в их крепости и хорошем расположении. Затем она скользнула ниже, между бедрами, в то самое место, где оголенная кожа красивого шафранового цвета говорила об обильном удое. – Ну идет – тридцать? – Нет, сорок, – отвечала крестьянка. |
