О чем вообще-то шум, удивляются третьи. Большинства наших зрителей в те времена еще не было на свете. Что им до всех этих событий мафусаиловой давности? Эта позиция, по нашему мнению, отражает суть возникшей к концу тысячелетия в связи с Казаном проблемы: награждать или не награждать, презирать или забыть?

Вряд ли мы ответим на эти вопросы, но тем не менее предлагаю слегка прогуляться в те действительно отдаленные времена. В 1952 году я был девятнадцатилетним казанским студентом, но ни о каких Казанах, конечно, не слышал. Американские фильмы тридцатых годов шли у нас без титров в качестве трофеев, отбитых у Германии.

В предоскаровскую ночь 1952 года сорокадвухлетний Элиа Казан приехал в Лос-Анджелес и поселился в одном из бунгало отеля «Бель-Эр». Он был в растрепанных чувствах, не мог уснуть и позвонил своей приятельнице Мэрилин Монро. Она была с кем-то занята, но обещала заехать позже. Оставив дверь открытой, он лег в постель и стал прокручивать в памяти ленту своей американской жизни, начиная с того момента, когда он, четырехлетний турецкий эмигрант, прибыл в Нью-Йорк.

В 1940-х годах, отрезав от своей фамилии окончание «джоглу», он стал одним из самых заметных театральных режиссеров на Бродвее. Он ставил Теннесси Уильямса и Артура Миллера. Потом он круто вошел в кино, открывая для Голливуда все новых и новых звезд: Марлона Брандо, Монтгомери Клифта, Джеймса Дина, Уоррена Битти. Как пишет Дэвид Томсон, у него был довольно волковатый вид и похотливый подход к женщинам. И с такими-то качествами еще в 1934 году он вступил в коммунистическую партию. Через полтора года он эту партию покинул, поскольку испытывал отвращение к дисциплине, секретности, репрессивности, а главное — вот ирония судьбы! — к неизбывной культуре стукачества. Разумеется, у него оставалось немало друзей среди коммунистов, и он не придавал никакого значения их партийной принадлежности, пока не наступило «сволочное время».

Как раз перед приездом на «Оскар-52» он был впервые вызван на заседание Комиссии конгресса по антиамериканской деятельности, где ему предложили назвать имена коммунистов, «окопавшихся» в Голливуде. Сначала он отказался. Слушание было перенесено на 10 апреля, и он отправился в Лос-Анджелес.

«Трамвай “Желание”» получил в том году тринадцать оскаровских номинаций, включая приз за лучшую картину и приз за лучшую режиссуру. Предстояла ночь триумфа, но мысли его волоклись совсем в другом направлении. Он ненавидел коммунизм и был уверен, что эта идеология может причинить вред Америке, но ведь не мог же он стать «финком», презренным стукачишкой. С этими мыслями он погрузился в тяжелый сон, но был разбужен шелестом простыни: Мэрилин Монро снижалась прямо к нему в койку.

«Она жила в другом мире, — вспоминал он потом в своей автобиографической книге «Жизнь», — в том единственном мире, к которому я хотел принадлежать». Увы, другой, не мэрилиновский мир предъявил на него свои права немедленно после восхода солнца. Позвонил Дэррил Занук, председатель совета «XX век — Фокс». «Назови имена, — посоветовал он. — Какого черта тебе идти в тюрьму из-за этих? Все равно кто-нибудь назовет их. Их все знают. Кого ты хочешь спасти?»

В то утро Казан дольше, чем обычно, смотрел на себя в зеркало. У него, между прочим, была довольно злодейская внешность. Третья жена однажды спросила его: «Почему ты сумасшедший?» Он ей ответил: «Я не сумасшедший. Просто у меня такое лицо». На торжественной церемонии в тот день премию за лучшую картину получила довольно посредственная оперетта «Американец в Париже», а премию за лучшую режиссуру вместо Казана отдали Джорджу Стивенсу, сделавшему фильм «Место под солнцем». Казану дали понять, что ему здесь больше не светит, если, если…

А он любил кино и хотел снимать фильмы.