|
Юлиус почувствовал, как его колотит, пробирает из самой глубины, как трясутся колени, пощелкивают зубы, точнее, остатки зубов… Только бы не потерять сознание. Только бы не потерять. … В нос ударил морозно-омерзительный запах, и Юлиус вскрикнул. — Очнулись. Я уже хотел вызвать врача, — сказал Фрисснер, убирая пузырек темного стекла. — Можете быть свободны! Это уже не мне, понял Юлиус. За спиной кто-то скрипнул половицей, чуть слышно закрылась дверь. — Хорошо еще, что вы не брякнулись со стула, — деловито продолжал Фрисснер, обходя стол и садясь на свое место. — Итак, вы свободны. Как разумный человек, вы, конечно, спросите, что от вас потребуется. — Нет, — возразил Юлиус, борясь с неожиданно подкатившей тошнотой. — Я спрошу, где Этель и девочки. — Я ожидал этого. Этель и девочки у вашей матери в Ганновере. Им ничего не грозит. Могу добавить, что за них вступился старый друг вашего отца генерал Бух. В противном случае все могло бы закончиться куда хуже… Вам он помочь не смог. — Все равно, спасибо, спасибо дяде Вальтеру, — горячо сказал Юлиус. — Я их увижу? — Увидите. — А… Почему меня освободили? — Скажем так: вы — безобидная личность, попавшая в лагерь то, ли по ложному навету, то ли вследствие неаккуратной работы следователей. Что там вам вменяли: контакты с коммунистами? Но вы же не были членом партии, не так ли? — Не был. Я и голосовал в тридцать втором за Гинденбурга, не за Тельмана… «Похоже, я оправдываюсь», — подумал Юлиус. — Вот еще, вспомнили. — Фрисснер махнул рукой. — Я сам голосовал за Теодора Дуйстерберга. За фюрера тогда проголосовали только одиннадцать миллионов, но это же не значит, что всех остальных должны немедленно повесить… Короче, вы теперь свободный человек, господин Замке. — Мы едем домой, господин капитан? — с надеждой спросил Юлиус. — Нет, — спокойно сказал Фрисснер. — Домой мы не едем. К такому повороту событий Юлиус и готовился. Просто так из Бельзена не выпустят. Значит, ты кому-то нужен — твой мозг, твои руки… Следователь так и сказал: «Вы оттуда не выйдете, Замке. Или выйдете очень нескоро, опираясь на палочку и вспоминая неосторожную молодость». В черном «опеле» сидел водитель в штатском, который предупредительно открыл перед Юлиусом дверцу. Фрисснер сел на переднее сиденье, повернулся, протянул небольшой термос и сверток в пергаменте. — Вот, бутерброды с ветчиной и кофе. Кофе плохой, не обессудьте. — Благодарю, — сказал Юлиус. После той бурды, что разносили в лагере, кофе показался великолепным. «Опель» выехал за территорию лагеря, охранник проводил его скучающим взглядом. Жуя, Юлиус прослушал вопрос и, извинившись, переспросил. — Я поинтересовался, когда вы в последний раз были в Африке, — повторил Фрисснер. — Я был в Марокко весной 1939 года. Небольшая экспедиция, вместе с Андреотти, этим вечным спорщиком. — А в Триполитании? Ливийская пустыня, Тибести… — Ах, это. Последняя экспедиция отца, 1935 год. Крайне неудачное предприятие. — Вы знакомы с работой вашего отца «Зеркало Иблиса и другие мифические артефакты»? — Разумеется. |
