— Этого нам только и не хватало! Всего в двух шагах от здания обкома! Не дай бог еще… это самое, как его… и САМ туда подкатит с чьей-то подачи… — мрачно подумал начальник милиции под пристальными взглядами подчиненных.

— Хорошо, скажите, скоро подъедут, я распоряжусь, — и он продолжил совещание.

Через некоторое время к зданию музея подкатили и резко затормозили белые «Жигули», из которых быстро выбрались трое крепких спортивных мужчин в гражданских костюмах. Двое, что помоложе, взглянув мельком на безобразие на асфальте, многозначительно переглянулись и бодрыми и уверенными походками проследовали к входной двери, за которой тут же и пропали. Третий же мужчина, постарше, остался у исполосованного непонятным знаком дорожного покрытия. Внимательно его осмотрел, достал блокнот и что-то в нем авторучкой порисовал, а затем несколько раз обошел знак, наклоняя голову и вправо и влево.

Со стороны могло сложиться впечатление, что здесь или поработал громадный пресс, вдавивший поверхностный слой вглубь почвы или в момент асфальтирования была установлена закладная форма, которую в последующее время аккуратно изъяли. Но ни то, ни другое предположение к официальной версии явно не подходили, потому что никаких работ и, естественно, механизмов здесь никто в ближайшие дни не наблюдал. Ведь не пустыня Сахара, если б что, сразу узнали.

Мужчина склонился над знаком, еще раз внимательно обследовал его глазами, поводил указательным пальцем по внутренней поверхности и, затуманившись взором, впал в мечтательное состояние. Через некоторое время взгляд его прояснился и, достав из кармана рулетку, он сделал обмеры знака и начал заносить их в блокнот. За этим занятием его и застали вернувшиеся двое молодых коллег. Все вместе они о чем-то пошептались, покачали загадочно головами, сделали несколько фотоснимков, а затем сели в машину и, резко нажав на газ, с шумом скрылись из вида.

По прибытии на свои рабочие места каждый из них составил письменный документ, причем двое сравнили изображение на асфальте с английской буквой даблъю, а третий — с французской дубль-ве, так как и в школе, и после нее он изучал исключительно французский язык. Непосредственный же начальник их, в свое время зубривший немецкий, прочитав словесные художества всех троих, нашел у подчиненных очевидные ошибки и, сокрушительно качая головой и крепко ругаясь, исправил во всех документах описания буквы, трансформировав ее в немецкую вэ.

А между тем жизнь в городе текла своим привычным чередом. Впрочем, если уж откровенно признаться, то течение это начало изменяться. И причиной тому были упорные многочисленные слухи о вчерашнем вечернем представлении здесь, на набережной, о чем, не умолкая, рассказывали очевидцы. Да и, согласитесь, как же не поделиться столь необычной информацией с друзьями и коллегами по работе, от которой, порой, просто захватывает дух. А сильные впечатления требуют и длительных обсуждений!

Некоторые даже под благовидным предлогом отпросились, а другие просто, побросав работу на свой страх и риск, со всех ног помчались на набережную посмотреть на следы вчерашнего «пожара». Не каждый день такое случается. А вдруг и на их долю что-нибудь да перепадет.

Жорж Бурфетович, подстегиваемый сильными впечатлениями от рассказа соседа — лектора общества «Знание», примчался сюда в половине десятого, но ничего необычного для себя не обнаружил. Набережная как набережная. Все, как и раньше. Правда, народу для этих утренних часов, пожалуй, многовато, да кое-где небольшие импровизированные кучки людей, в центре которых счастливые очевидцы пересказывали взахлеб об увиденном.

Дефилируя мимо одного из спонтанно возникших человеческих островков, Жорж на минутку притормозил и попытался ухватить нить в сбивчивом рассказе некой благообразной гражданки, которая собравшимся вокруг нее ротозеям раздавала весьма занимательные сведения.