Среди множества незнакомых лиц, находившихся в это время на набережной, оказались теперь уже и очень узнаваемые нами фигуры: Петр Петрович в сопровождении всей своей свиты, а также Шумилов Валерий Иванович. Причем глава могущественного ведомства, разговаривая с Валерием Ивановичем, двигались несколько впереди. Сзади них в трех-четырех шагах — Галактион с Тарантулом и Бегемотом, а замыкали шествие Филомена с Аллигарио. Глядя на эту разнящуюся по возрасту парочку, любой был бы вправе догадаться, что заботливый внучок, а может быть даже и правнук, вывел на прогулку свою престарелую бабушку, которую он бережно поддерживал под левую руку. Ну очень идиллическая картина. А у иных на глаза, глянь, и слеза умиления навернется: «Ах, оказывается, не перевелись тимуровцы и в наши дни! Такая забота и уважение по отношению к старшим! Ай, да молодец, пионер! А некоторые дурные головы все детей ругают…»

Как раз в это самое время устами могущественного гостя был озвучен ответ на вопрос, мучивший Шумилова с того самого момента, когда он вечером в воскресенье получил на сдачу из рук пионера те самые злополучные монетки номиналом в шестнадцать и семнадцать копеек, которые повергли его в полное изумление. Вопрос был удивительно прост: Почему именно так, а не иначе? Почему на деньгах красовались именно эти несуразные цифры?

На что получил не менее удивительный по своей простоте ответ:

— Представьте себе, уважаемый, что все это детское баловство Аллигарио. Как говорится, чем бы дитя не тешилось… С таким же успехом он мог вам подсунуть четырнадцати и девятнадцатикопеечные монетки. И стоит ли удивляться. В детских шалостях столько же непредсказуемости как и в капризах погоды. Уж вам ли не знать, что дети всегда горазды набедокурить. А, впрочем, иной раз я и сам бываю не прочь пошутить, — и он хитровато улыбнулся. — Юмор способен спасти от страшной скуки, излишней желчи и… от несварения желудка. Учтите это, милейший. Правда в шутках моих всегда сокрыта определенная доля истины. Не как у некоторых других. Стараюсь, чтобы слово и дело все же друг от друга далеко не разбегались. Кстати, вот видите, — ткнул он тростью в направлении мощной дорожной техники и людей, толпившихся перед входом в художественный музей. — Как вы, наверное, сумели запомнить, вчера я имел неосторожность пообещать, что готов оставить свой след в истории вашего города. Но доблестные служители порядка никак не могут с этим согласиться и всеми силами пытаются избавиться от него. И совершенно напрасно! Вы же прекрасно понимаете, что в данном случае это не более, чем сизифов труд…

В это самое время к Шумилову подлетела какая-то шустроглазая девчушка в серой водолазке и брючном костюме и, обаятельно улыбаясь и сильно картавя, поздоровалась с ними. Оказалось, что это одна из телеведущих городских новостей, которой с полгода назад Валерий Иванович давал проблемное интервью. Девушка, произнося букву эр на французский манер, живо интересовалась вчерашними событиями на набережной и, допрашивая информированных очевидцев, готовила к выпуску сенсационный репортаж. Рядом с ней крутился бородатый оператор с большущей видеотехникой на плече.

Еще тогда, весной, во время их первой встречи, Шумилов был крайне удивлен, как с такой неправильной дикцией вообще можно показываться на экране, и вот сегодня картавящая журналистка опять напомнила о себе.

Марина Румянцева, так звали девушку, на правах старой знакомой с тайной надеждой взглянула на них, а не знают ли они что-нибудь о вчерашних событиях, и не довелось ли им лично быть невольными их свидетелями.

К большому удивлению Валерия Ивановича, не успела телеведущая закончить свою эмоциональную речь, как «Воландин» поспешно заявил, что они вчера здесь не были и вряд ли смогут быть прессе полезны, а вот тот гражданин, и он указал на идущего сзади них шарообразного толстяка, как ему кажется, является самым прямым очевидцем произошедшего и исключительно компетентен в этом вопросе.