Заводской обеденный перерыв был еще в самом разгаре, когда Жорка Буфетов после стольких сомнений наконец принял для себя очень важное, можно даже сказать, судьбоносное решение. Но не будем спешить, давайте обо всем по порядку. И начать повествование об этом необходимо, вернувшись на сутки назад, во вчерашний день, когда раздосадованный неприятным разговором с котообразным гражданином о поэзии вообще и о его стихах в частности, Буфет покинул набережную и отправился восвояси, подумывая о кислых щах со сметаною и об отварных макаронах с чем-нибудь тоже.

Но обед, откровенно говоря, почему-то не задался, и виною тому был его совсем неважнецкий аппетит. Щи уже не казались такими желанными, и, проглотив буквально пять-шесть ложек, не больше, он отставил тарелку в сторону и лениво взглянул на желтоватые макароны с поджаристой крупной котлетой. Всасывать их со свистом, как бывало всегда, сегодня тоже совсем не хотелось.

Ни с того ни с сего Жорке вдруг припомнилась строчка из написанного им только что свежего стихотворения насчет мух, которые уже алчно проносятся над погибающей юной плотью, и он ярко представил, что, покружившись и погудев немного, эти самые глупые твари непременно опустятся на объект своего вожделения. А через самое короткое время на этом месте уже будут ползать сначала маленькие белые личинки, которые, отъевшись на бесплатных харчах, станут толстыми и ленивыми червями, а потом опять превратятся в летающих насекомых. Жоркино богатое воображение вдруг представило, как бы эти толстые личинки ползали в теплых макаронах, как в съедобных лабиринтах, и он подозрительно взглянул на свою нетронутую тарелку. Неохотно воткнув вилку в румяную котлету и разломив ее пополам, он заметил внутри какие-то светлые толстые волокна, которые снова напомнили ему белых противных червей, и, сморщившись от неприятных картин, отодвинул тарелку подальше, чувствуя явные позывы к тошноте.

«Этого-то вот только и не хватало. Зачем же портить себе самому аппетит столь противными видениями», — тоскливо подумал Буфет, решив выбросить все из головы. Чтобы как-то подсластить неприятные ощущения, он навел большущую кружку сладкого чая, бросив туда на пару ложек песка побольше, чем обычно, и залпом опустошил. Но вопреки всяческим ожиданиям чай в организме приживаться не захотел, и его тут же сильно стошнило, вывернув все внутренности наизнанку.

Закончив изматывающую процедуру, он ослабевшими ногами доплелся до родного дивана и попробовал немного передохнуть. Но лишь только он прикрыл отяжелевшие веки, как вся квартира почему-то вдруг закружилась, а внутри живота словно лопнула какая-то пружина, и Жорка снова, прикрывая рот рукой, кинулся в ванную, где его рвало опять и опять. На глазах у него выступили крупные слезы, ноги дрожали, а во рту ощущалась противная горечь.

«Получается, что котообразный фрукт будто в воду смотрел, говоря о болезнях желудка», — огорченно подумал Буфет и ощутил пронзительную резь где-то в самом низу живота. Это уже были совсем нехорошие симптомы.

Едва отдышавшись, он достал из металлической коробки из-под импортного печенья две большие угольные таблетки, которые не раз выручали его, бросил их в рот и попытался проглотить насухо, без воды. Но не тут-то было. Обе таблетки, присосавшись, как пиявки, к гортани, падать в желудок совсем и не собирались. Тогда, осознав, что другого выхода нет, он плеснул в фарфоровую кружку немного кипятку и решил их запить водой. Но, откровенно говоря, этот трюк не только не помог, а, напротив, усугубил его бедственное положение потому, что, как только он сделал пару крупных глотков, пытаясь с помощью воды протолкнуть активированный уголь в желудок, непослушные таблетки вместе с жидкостью тотчас же выпрыгнули обратно.

Каждый, наверное, согласится, что в жизни чаще всего дух также крепок, как и здоровье человека. Не зря же говорят, что в здоровом теле здоровый дух. С уходом здоровья, как правило, и состояние духа тоже меняется.