|
Родители детей, дети родителей, мужья жен, а жены мужей, начальники подчиненных, а те, в свою очередь, их, главы одних государств глав других и так далее… Это как один большой порочный и замкнутый круг… Я понимаю, что вы хотели бы мне возразить, но уверяю вас, что совершенно напрасно. Не получится… Это как с детства приобретенная болезнь, болезнь раздвоения личности: думаешь одно, делаешь другое, а говоришь уж совсем третье… Да вы же сами недавно точно так же об этом рассуждали. Не так ли?..
И не обращая внимания на реакцию собеседника и положив руки на набалдашник трости, продолжал, унесшись взглядом куда-то в неизвестность. — Поверьте мне, уважаемый Валерий Иванович, тот бывает безмерно глуп, кто считает, что связь времен можно нарушить. Этот процесс не подвластен человеческой воле, хотя и можно его весьма осложнить… Ведь еще в моральном кодексе ваших далеких предков русичей-скифов ложь жестоко осуждалась. Об этом говорят и древние слова: «Чаще и яро секи злостного плута!» — и зеленый глаз гостя снова загорелся. — И должен вам сказать, что ложь тогда считалась самым тяжким грехом, а лжеца предавали самой страшной, пожалуй, казни… Его привязывали к повозке, запряженной парой быков, а сверху заваливали горой сухого хвороста и поджигали. Когда же огонь разгорался и начинал припекать спины быкам, они, обезумев от страха, пускались бежать и неслись, что есть силы под вопли и стоны приговоренного, не разбирая дороги. И, как вы понимаете, чем быстрее они неслись по степи, тем сильнее раздувалось пламя костра, и быстрее сгорало содержимое повозки, развеивая прах лжеца на большом пространстве в назидание всем остальным… Вот так-то, милейший! Ваши предки были далеко не так глупы, как многие из живущих имеют об этом представление… хотя и поступали жестоко. Но жестоко по отношению к одному во благо всех остальных… А как поступаете вы? — Да, конечно… пример впечатляющий, — тихо отозвался Шумилов, представив безумно мечущихся по степи животных с пылающим сзади них морем огня и дикими криками заживо сгорающего человека, и, не зная почему вдруг сильно покраснел. — Ну полноте, любезнейший, стоит ли стыдиться по таким пустякам. Нельзя же в самом деле все воспринимать так буквально… Вы только попробуйте себе представить, если бы люди что думали, то и говорили. Ну, к примеру, если бы тот же самый врач, зная точный диагноз больного, сообщал бы пациенту, что у того нет никаких шансов на спасение. Или, предположим, какая-нибудь красавица вдруг взяла бы, да и ляпнула прямо в лоб решившему поухаживать за ней кавалеру, что, мол, он совсем некрасив и… у него изо рта отвратительно пахнет? А, каково? Или представьте себе, что вы соблазняющей вас обольстительнице грубо, но правдиво резанете в глаза, что, мол, так вот и так… но вы мне совсем не нравитесь и у вас… некрасивые ноги?.. А? Ну а если вы своему разлюбезному Льву Петровичу самым приятным образом сообщите, что он редко гладит брюки или… что он вообще сегодня плохо побрит? Хотя все это может быть и сущей правдой… — Ну, это, конечно, что и говорить… Здесь вы совершенно правы… Надо же знать хоть какие-то основы психологии… просто правила поведения в обществе, что человеку нравится, а что нет. Без этого можно наделать кучу таких ошибок… и нажить себе несметное число врагов… Лишний раз напоминать человеку, как вы сами об этом недавно говорили, что он несовершенен, совсем ни к чему… — Да, кстати, — перебил его «Воландин», — позволю себе лирическое отступление от темы нашего разговора. А у вас ведь, насколько я знаю, была такая мыслишка — немного расслабиться, а? Так ведь, если я не ошибаюсь? Но тогда вы от нее отказались и правильно сделали. Нельзя же вот так, в одиночестве, даже ни с кем не поговорив… А вот сейчас, уважаемый, пожалуй, самое время ту вашу задумку осуществить. |
