Гостья открыла было рот, но тут же спохватилась, захлопнула его, вскинула сжатые пальцы ко лбу - и опять в последний миг опомнилась и остановила руку.

    -  Есть хворь у тебя, есть, женушка, - кивнул старик. - Да не столь велика, чтобы по весям бездонным с нею шастать. Живо чрево твое, да больно лениво. Спит, не добудилися добры молодцы.

    -  Сын, сын у меня наверху, мудрый Лютобор, - замахала руками на лестницу женщина. - Уж вторую седмицу, как немощен стал. Горяч, беспамятен. Потом исходит, нешто в парилку попал. Не ест ничего, насилу водицей поить удастся. Спаси мне сына, мудрый Лютобор. Спаси - чем хочешь, отплачу! Все, что пожелаешь, все исполню!

    -  Что пожелаю? - прищурился на нее колдун. - Коли так, то желаю бор за Удраем в свое владение, дабы лесорубы да бабы-ягодницы не досаждали, да еще гору, что Сешковской ныне кличут. От вашей усадьбы аккурат с полверсты до нее будет. Ту, на которой под полнолуние смех да песни слышны.

    -  Как же я тебе отдам сие, Лютобор? - отпрянула женщина. - То же не мое, то князя Друцкого земли будут!

    -  Отчего же обещаешь, чего дать не можешь, глупая баба? - отчитал боярыню старик. - Помысли поперва, а уж потом словами кидайся клятвенными.

    -  Серебра, золота отсыплю, сколь спросишь. Что есть, все отдам. Исцели сына, мудрый Лютобор! Исцели, матерью твоей заклинаю!

    -  На что мне серебро твое, боярыня? - хмыкнул колдун. - В очаге его не разожжешь, на плечи не накинешь, в горшке не сваришь. Что проку мне с такой награды?

    -  Сын… наверху… - Гостья уже не знала, что и пообещать, в ее голосе зазвучали слезы. - Исцели сына, Лютобор. Милости у тебя прошу. На тебя все указывают. Сказывают, ты все можешь. В тебе сила великая есть. Коли пожелаешь, так и мертвого оживишь. А уж немощного к свету вернуть тебе - что на воду дунуть. Спаси его, Лютобор. Спаси кровинушку мою, радость единственную. Спаси…

    Старик поджал губы, отчего те совсем побелели и стали светлее кожи, развернулся, отошел к куче хвороста, выбрал пару сучьев, провел ими над очагом. Сухое дерево тут же затрещало огнем. Одну из деревяшек колдун кинул на угли, с другой двинулся к лестнице:

    -  Ладно, боярыня, неча тут сырость разводить. Показывай отрока своего. Може, и придумаю чего. Мертвого не оживлю, а на живого, коли роду не чужого, крови нашей, найдем снадобье верное. Внука Сварожьего Маре не отдам, не для того ныне небо копчу…

    Возле малинника гостья выпутала из кустарника поводья своего скакуна, отвела его в сторону, вернулась назад и принялась распускать ремни, что удерживали недужного паренька на широкой спине заводной лошади.

    -  Оставь… - Колдун положил ей руку на плечо, отодвинул просительницу в сторону, повернул голову хворого мальчишки к себе, открыл ему рот, посветил туда факелом, потом приподнял больному веко, недовольно цокнул языком: - Что же не шла так долго, боярыня?

    -  Молилась я, мудрый Лютобор. И сама, и молебны за здравие заказывала…

    -  Молитвы хороши, - буркнул себе под нос колдун, - да к ним иной раз и отвар целебный не помешает.

    Старик ловким движением снял с факела язычок огня, повел его над телом больного. Над животом паренька огонь потух, превратился в округлый сизый дымок, устремившийся ввысь. Колдун повторил ритуал еще раз - и с тем же результатом. Мудрый Лютобор тихо зарычал, с силой провел ладонью по лицу, повернулся к женщине:

    -  Прости, сестра, нет во мне силы, чтобы сына твоего вернуть.