|
Огонь потух, все погрузилось в темноту. Глубокое молчание ночи было прервано шумом шагов. Ефраим и Кавалье встали, внимательно прислушиваясь. Вскоре появился человек. - Возглашайте в Бефавене! - проговорил Ефраим. - А ты, Веньямин, знай: враг за тобою! - ответил новоприбывший. - Это - брат Авраам! - в один голос воскликнули Кавалье и Ефраим, направившись к нему. Аврааму дю Серру, потомку старинного, знатного рода в Лангедоке, было тогда лет около пятидесяти. Он был высокого, сухощавого и крепкого телосложения. Его бледное лицо, изрезанное глубокими морщинами, было в одно и то же время и насмешливо, и строго. Его лоб и виски были совершенно лишены растительности. Нависшие брови, седые, как и усы, почти скрывали его искрящиеся глаза. Он носил крестьянский казакин, кожаные сапоги, широкую соломенную шляпу и палку с железным наконечником. Весь погруженный в свои тяжелые мысли, Кавалье, при виде дю Серра, несмотря на всю важность сведений, которыми они должны были обменяться, первым делом осведомился про Изабеллу. - Брат Ефраим! - обратился он к нему голосом, дрожащим от волнения, и отводя его в сторону. - Мой отец мне все рассказал про Изабеллу: он сказал, что она недостойным образом мне изменила. Он сказал, что ее обольстили, - прибавил, все более приходя в бешенство, Кавалье. - Я спрашиваю вас еще раз: правда все это? Правда?... Уже несколько мгновений как дю Серр презрительно и вместе с тем удивленно смотрел на Кавалье. Вдруг он с негодованием крикнул: - Брат Ефраим, поди-ка сюда! Храбрый лев Израиля, подойди-ка послушать, как этот человек нюнит о какой-то потаскушке! Собираются перерезать всех его братьев, а он оплакивает свою погибшую любовь! Как ты полагаешь, брат Жан Кавалье, неужели мы собираемся в святую полночь в пустыне для того, чтобы выслушивать подобные мерзости? - Восплачьте о мертвеце: он лишен света! Восплачьте о безумце: он лишен разума! - проговорил сурово Ефраим. Потом он прибавил: - Я говорил тебе, брат, этот юноша слишком слаб и слишком молод. Он недостоин работать с нами над вертоградом Спасителя. Пусть зло, которое он причинит нашему делу, отзовется на нем самом! Потому ли, что он почувствовал всю справедливость упреков дю Серра, потому ли, что он был обижен, но Кавалье ничего на это не ответил. Повернувшись к Ефраиму, он гордо сказал ему: - Если ты звуком своей трубы можешь собрать вокруг себя всех пастухов горы и дровосеков леса, то и мой голос знаком всем пахарям в долине и ремесленникам в местечке. Пусть Израиль покинет шатры, и тогда убедятся, был ли слишком слаб или молод тот, кто научил молодежь в Сент- Андеоле, Андюзе, Зеленогорском Мосту владеть оружием... - Не надо уметь владеть оружием, чтобы служить делу Господа! - крикнул с уничтожающим презрением Ефраим. - Разве Самсон владел оружием? А Давид? Пусть пастух возьмется за свой посох, пахарь - за свой плуг, жнец - за свою косу, мельник - за свои жернова! Пусть женщины и дети вооружаются камнями с больших дорог! И если глас Бога укажет им путь, Израиль победит. Вера - вот их оружие! Дю Серр, испугавшись опасного недоразумения между Кавалье и Ефраимом, обратился к первому: - Брат Кавалье, я не сомневался в твоей смелости: вот почему меня удивила твоя слабость. |
