|
- Сражались вы или нет во главе своего отряда - и, дьявол меня задави, если я не понимаю, из какого скота мог состоять отряд под командой такого павлина, - это не мешает сознавать, что стыдно маршалу Франции соглашаться на свидание с негодным еретиком, - резко сказал вдруг сосед троих горожан. Мэтр Жанэ с краской негодования на лице быстро обернулся к грубому собеседнику, громадному, толстому человеку с загорелым лицом и большими черными усами, в широкой серой шляпе, старом ярко-красном камзоле с перевязью из буйволовой кожи, в больших кожаных сапогах со ржавыми шпорами. То был образец лангедокского дворянина. Заметив почти угрюмый вид этого человека, мэтр Жанэ сдержал свой гнев: напротив, он отвесил вежливый поклон толстому человеку. Последний, нимало не тронутый этим знаком уступчивости, повторил, ударяя кулаком по столу: - Да, черт побери! Стыдно смотреть, как маршал Франции совещается с бунтовщиком! Пусть убираются к черту те, которые думают иначе! Я помогу им в этом путешествии! Я их попотчую! - прибавил дворянин, указывая на железную рукоятку своей тяжелой шпаги, лежавшей около него на столе. Мэтр Жанэ не счел нужным отвечать на этот вызов, но желая косвенно показать грубияну, до какой степени он отступает от правил вежливости и хорошего тона, он обратился к Биньолю, который, опустив глаза в тарелку, сидел, не пикнув. Он очень громко сказал ему, вытаскивая из кармана свой злополучный трактат о вежливости: - Вечно, по-видимому, зять мой и лейтенант, будете вы забывать самые простые правила приличия? Вечно останетесь заядлым богохульником. Слушайте! И он прочел, подчеркивая слова, из своей бесценной книжки "О разговорах, гл. II, прав. 8": "Никогда не клянитесь иначе, как на суде, потому что, исключая да и нет, Иисус Христос запрещает нам произносить всякие подобные выражения: ей-Богу, будь я проклят, клянусь головой, чтоб мне сдохнуть, черт побери" и тому подобное. Но де Маржеволь (так звали сельского дворянина) продолжал хорохориться, задирая мэтра Жанэ. Впрочем, тогда вообще уместность или неуместность свидания главаря камизаров с Вилляром была в продолжение двух дней предметом самых горячих споров. Оттого продавец духов понадеялся, что спор разгорится между его противниками и кем-нибудь из присутствующих. Но этого не случилось. Видя себя предметом общего внимания, капитан-буржуа подчинился необходимости вступить в пререкания, надеясь смягчить дикую суровость своего противника утонченнейшей вежливостью. Он смиренно сказал: - Мне кажется, насколько смею судить, г. дворянин, что его светлость поступает, как мудрый политик, в особенности после тех, в некотором роде выгод, которые добыли себе еретики со времени кровавого дела при Тревьесе, где, осмелюсь сказать, я сражался во главе моего отряда. - Это истинная правда, - прибавил продавец медянки, как всегда весьма кстати. - Мой тесть и капитан, который перед вами, едва началось сражение, бросил свое оружие, крича: "Спасайся, кто может!" И вот, внезапно укрытые трупами трех камизаров, мы с ним просидели до вечера, притворяясь мертвыми, и только тогда... - И тогда мертвецы воскресли, и у вас только пятки засверкали, как подобает храброму лейтенанту храброго капитана этого храброго отряда трусов, наиболее чудовищный образец которого я вижу перед собой, - сказал де Маржеволь, смерив Жанэ презрительным взглядом. |
