Капсула не удержалась, отошла от заряда, раздался сухой слабенький щелчок. Пистолет дал осечку. С прежней вежливостью, чуть насмешливо, зуав еще раз поприветствовал даму и добавил:

— Не расстраивайтесь, мадам!.. Вы были обречены на неудачу, ведь я неуязвим. Подумайте сами! Я был приговорен к смерти, именно в эту минуту меня должны были расстрелять… Видите, от смерти я ушел уже дважды. Я буду жить сто лет!.. Как говорится, не отлита еще та пуля, которая меня убьет. Извольте добровольно следовать за нами.

Скрепя сердце, зная, впрочем, что ей не грозит никакая опасность, Дама в Черном смирилась со своей участью.

Она сказала несколько слов по-русски кучеру. Воспитанный в покорности и послушании, привыкший ничему не удивляться, крепостной слегка прищелкнул языком, и лошади тронулись по знакомому сигналу в сторону французских позиций.

Через пять минут странная пленница и ее не менее странный эскорт оказались в самой гуще Второго зуавского полка.

Лежа на земле, зуавы отвечали, как только могли, на страшный огонь русских. Появление наших героев вызвало неподдельный энтузиазм. Клики зуавов перекрыли грохот боя. Бойцы с налитыми кровью глазами, почерневшие от пороха, бурно приветствовали охрипшими голосами своих товарищей, потому что их триумф был триумфом всего полка.

Вся группа направилась к полковнику. Он восседал верхом, рядом со знаменем, в окружении штабных офицеров. Экипаж и конвоиры остановились в десяти шагах. В это мгновение вблизи с грохотом разорвался снаряд, разбросав во все стороны град осколков.

Лошадь полковника, которой осколок попал в висок, пала под ним, сраженная наповал. Русский кучер свалился на землю с разбитым черепом. Дама в Черном вскрикнула и потеряла сознание. Зуавы кинулись к передней лошади в упряжке, готовой понести, в то время как невредимый полковник ловко высвободился из стремян. С завидным хладнокровием старого солдата он сказал Оторве:

— Как? Это ты, негодник? Что ты здесь делаешь?

— Господин полковник, я привел вам сменную лошадь. Прошу простить меня, что упряжь не по форме.

— Ладно, так и быть!.. Иди, займи свое место в строю… и постарайся, чтобы тебе размозжили голову…

— Господин полковник, вы очень добры!.. А мои товарищи?

— Такие же негодники, как и ты! Пусть отправляются на позиции. Что касается пленной, доставьте ее к врачу.

Пятеро зуавов, стоя под огнем, отдали честь командиру, развернулись и присоединились к своей весьма поредевшей роте.

Они вытянулись на земле рядом с Питухом, горнистом, который был рад им без памяти и засыпал друзей вопросами.

— Да все было проще пареной репы, — ответил Дюлон, — мы находились в лагере на посту… ну а затем, какой там к черту пост… какой лагерь… плевали мы на него…

И Оторва добавил, разрывая зубами патрон:

— Потом мы поработали разведчиками, далее — в артиллерии, после — в кавалерии! А теперь мы снова — пехтура! Давай, Дружок, давай, старина, за работу!

ГЛАВА 4

Во время боя. — Глоток для солдата. — Светская дама и маркитантка. — Тайна!.. — Быть может. — Чувство собственного достоинства. — Англичане. — Штыковая атака. — Рукопашная. — Полууспех. — Телеграфная вышка. — Оторва и знамя. — Победа при Альме.

Наверху, на плато Альмы, где смерть угрожала каждому и без передышки наносила свои удары, свирепствовала жажда.

Жестокая, мучительная жажда, так хорошо знакомая солдатам!

Волнение, смертельная опасность, грохот взрывов, едкий, удушливый дым, разъедающий губы порох из патронов, которые рвут зубами, — все это вызывало сильнейшую лихорадку, распалявшую кровь…

У зуавов звенело в ушах, глаза помутнели, голова горела, во рту пересохло — жизнь бы отдали за глоток воды!

Но котелки были пусты, и давно.