- А как портрет - сходится?

- Тютелька в тютельку: брюнетка, красивая и губы красит ярко.

- А фото?

- К сожалению, нет, она свое личное дело стащила. Перед тем, как уволиться.

- Прописана на Зеленой, а живет на Пекарской! - Мне стало весело. Вот посмотришь, живет на Пекарской, и мы ее, рабу божью, вместе с лысым красавчиком... - Мне не удалось докончить эту радостную и, как вскоре выяснилось, беспочвенно радостную тираду, потому что дверь открылась, и Проц ввел в комнату светловолосую девушку.

- Оля Верещака, - представил он. - Подруга Щепанской.

Проц придвинул девушке стул, она присела на краешек, настороженно посмотрев исподлобья.

- Ну и чудесно! - широко улыбнулся Крушельницкий, как старой знакомой. - Вы, Олечка, давно дружите с Марией?

- Год уже или чуть больше. Работаем вместе.

- Подруги?

- Да.

- Давно виделись?

- В пятницу, она расчет взяла.

- Почему уволилась?

- Лучшую работу нашла. Тут девяносто рублей, а там сто десять и прогрессивка.

- Где?

- В гастрономе.

- В каком?

- А я не спрашивала.

- Бывали у Марии дома?

- Конечно.

- Где живет?

- На Пекарской.

Крушельницкий невольно посмотрел на меня и удовлетворенно улыбнулся.

- Номер дома и квартиры?

- А я не знаю.

- Как же так? Ходили к подруге и не знаете?

- А зачем мне? Дом знаю и квартиру, на втором этаже справа. А дом, кажется, третий от Чкалова.

Маша у старушки комнату сняла: сорок рублей в месяц.

- Поехали, - встал Крушельницкий, - покажете нам квартиру Щепанской.

- Для чего она вам?

- Говорят, красивая женщина. Познакомите?

Оля смерила Крушельницкого оценивающим взглядом.

- Вы серьезно?

- Куда серьезнее.

- Опоздали, у Марички уже есть...

- Это тот, лысый?

- Откуда знаете?

- Мы, дорогуша, все знаем.

- Он вас с лестницы спустит. Ревнивый и злой.

- Ревнивый - это хорошо. И давно он у Марии?

- С неделю.

- Хорошо лысым: девушки их любят.

Оля хохотнула.

- Скажете...

- Неправда?

- У вас такие красивые волосы...

Это был прямой намек, и Крушельницкий тут же перефутболил девушку мне:

- Вот у кого шевелюра - на десятерых хватит.

Оля посмотрела на меня, но я, видно, не произвел на нее впечатления, снова повернулась к Толе и поправила прическу.

- Зачем вам Маричка? Милиция - и вдруг Маричка!

- Поехали... - Крушельницкий осторожно взял ее за локоть и повернул к дверям. - Поехали, дорогуша, потому что мне иногда бывает очень трудно ответить на такие вот прямо поставленные вопросы.

Мы приехали на Пекарскую, и Оля указала на ворота в старом, почерневшем доме. Объяснила, что квартира старушки - первая в коридоре справа.

Девушка осталась в машине с шофером, а мы втроем поднялись по лестнице. Коридор - длинный и темный, двери высокие, тяжелые, обитые железными полосами, будто их обитатели собирались отражать вражеское нападение.

Мы с Толей стали по обеим сторонам двери, а Проц позвонил, резко и требовательно. Никто не отозвался, и лейтенант позвонил еще раз, наконец за дверью послышалось шарканье, и тонкий голос спросил:

- Кто?

- Из домоуправления.

Лязгнул замок, потом еще один, дверь открылась удивительно плавно и тихо, и маленькая высохшая старушка в платочке выглянула в коридор. Я легонько отстранил ее и проскользнул в прихожую. Знал, что вход в комнату Щепанской справа, неслышно сделал несколько шагов и остановился на пороге.

Комната была пуста.

Крушельницкий уже исчез за дверью старухиной комнаты, а Проц заглянул в кухню.