Изменить размер шрифта - +

   Но когда кто-нибудь писал на глазах у Гаше, он не мог не волноваться.
   Закончив этюд, Винсент вместе с доктором Гаше вернулся в дом и показал ему портрет арлезианки, который он принес. Доктор прищурил один глаз и

насмешливо посмотрел на полотно. Он долго что-то бормотал, пререкаясь сам с собой насчет достоинств и недостатков портрета, и наконец изрек:
   — Нет, этого я не могу принять. Не могу согласиться с ним полностью. Не вижу, что вы хотели сказать в этом портрете.
   — Я и не старался ничего сказать, — заметил Винсент. — Это, если угодно, обобщенный портрет арлезианки. Я просто хотел выразить красками

арлезианский характер.
   — Увы, — промолвил доктор скорбным тоном. — Я не могу с ним полностью согласиться.
   — Вы не возражаете, если я посмотрю ваши коллекции?
   — Конечно, конечно, смотрите сколько угодно. А я тем временем посижу около этой дамы и подумаю, могу ли я принять ее.
   В сопровождении услужливого Поля Винсент бродил по комнатам целый час. В каком-то пыльном углу он наткнулся на небрежно брошенное полотно

Гийомена; нагая женщина, лежащая на кровати. Картина валялась без всякого присмотра и начала уже трескаться. Пока Винсент разглядывал ее, в

комнату взволнованно вбежал доктор Гаше и засыпал Винсента вопросами относительно арлезианки.
   — Неужели вы смотрели на нее все это время? — изумился Винсент.
   — Да, да, она постепенно до меня доходит, она доходит, я уже начинаю чувствовать ее.
   — Извините меня, доктор Гаше, за нескромный совет, но это великолепный Гийомен. Если вы не вставите его в раму, он погибнет.
   Гаше даже не слушал Винсента.
   — Вы утверждаете, что следовали в рисунке Гогену... Я не могу согласиться с вами... эти резкие контрасты цвета... Они убивают всю ее

женственность... нет, не то чтобы убивают, но... да, да, пойду посмотрю на нее снова... она постепенно доходит до меня... понемногу... вот-вот,

кажется, и сойдет с полотна!
   Весь остаток дня Гаше метался около арлезианки, тыкал в нее пальцем, всплескивал руками, без умолку тараторил, задавал бесчисленные вопросы и

сам же отвечал на них, принимая все новые позы. Когда наступил вечер, арлезианка окончательно завоевала его сердце. На доктора снизошло

радостное успокоение.
   — Ах, как она трудна — простота, — произнес он, стоя перед портретом, умиротворенный и измученный.
   — Да, трудна.
   — А эта дама прекрасна, прекрасна! Никогда я не чувствовал характер так глубоко.
   — Если она вам нравится, доктор, — она ваша. И этюд, который я написал сегодня в саду, тоже ваш.
   — Но зачем же вы дарите мне картины, Винсент? Ведь это ценность.
   — Скоро наступит время, когда вам, может быть, придется заботиться обо мне, лечить меня. У меня не будет денег, чтобы заплатить вам. Вместо

денег я плачу вам полотнами.
   — Но я и не хочу лечить вас ради денег, Винсент. Я сделаю это из дружбы к вам.
   — Значит, так тому и быть! Я тоже дарю вам эти картины из дружбы.
   
   
   
   3
   
   
   Так Винсент снова вступил на стезю живописца. Он лег спать в девять, вдоволь насмотревшись, как под тусклой лампой кафе Раву рабочие играли в

бильярд. Встал он в пять утра. Погода была чудесная, солнце светило мягко, долина сияла свежей зеленью.
Быстрый переход