* * *

Ангажированный доктор с акушеркой потерялись в обесточенном городе, и в момент родов возле Маргариты были лишь Вадим, Рената и дежурный врач.

– Ребята, просто страхуйте. Я все сделаю сам, – скомандовал хирург.

Приборы подключили к резервному энергоснабжению. Мониторы показывали ритмы сердца матери и плода. Общего света в родильном зале не было, к операционным лампам не удалось подвести автономное электричество.

Рената направляла на стол-кресло Маргариты слабый луч настольного светильника. Марго кричала от боли и страха, Вадим, как мантру, повторял снова и снова: «Дыши, родная, вдох и длинный выдох!»

Наконец показалась светлая головка. Хирург положил одну ладонь на макушку, а второй, через ткани матери, давил на крошечный подбородок, который затем медленно двумя руками вывел наружу.

Когда появилось плечико, Вадим повернул головку чуть книзу и большим пальцем через латекс перчатки почувствовал пульсацию родничка. В этот момент резкий толчок пробил его руку, родничок вздрогнул и будто вобрал в себя мощный желтый луч.

Хирург дернулся от неожиданности и закричал:

– Что это??? Что происходит???

Родильный зал залился ярким светом, над Маргошей вспыхнула операционная лампа.

– Да просто дали электричество! Ура! Наконец-то! Слава богу! – воскликнула Рената.

Вадим выдохнул и окончательно вывел на свободу хрупкое тельце. Подержал ребенка книзу головой, Рената убрала из ротика слизь и пережала пуповину.

– Девочка! – заплакал Вадим, поднимая блондинистую кроху над головой и представляя миру новорожденную королеву. – Родная, у нас девочка!

* * *

Ночь была страшной. Такого количества смертей от сердечных заболеваний в Москве не фиксировали никогда. Магнитная буря гигантской гребенкой вычесала самых слабых и неустойчивых.

Дина принимала нитроглицерин, звонила в скорую, но ей отвечали, что приезд врачей задерживается. Адам, с распухшей головой и горящими щеками, констатировал на тонометре двести сорок на сто пятьдесят. Моня бездыханной тряпкой лежал на полу.

– Никого не будем ждать, – приказала Дина. – Просто ляжем и возьмемся за руки.

Они переплели пальцы, прижались как можно плотнее и дыханием обожгли щеки друг друга.

– Знаешь, мне вчера приснился сон, – прошептала Дина. – Два увядающих листа, похожих на кленовые. А на них из прожилок, примерно так же, как у тебя молнией на руке, написаны наши имена. Дина и Адам.

– Хорошо, что вместе, – вздохнул Адам. – Еще бы Монечка с нами.

* * *

У Грекова ночью разрывалась голова. Он выпил пару таблеток нурофена, приподнял веки пришибленно-вялой Жюли, попытался подстроить под нее вентилятор, но света, как назло, в доме не было. Несколько раз заглянул в темный холодильник, вытаскивая с полки то жареные свиные ребрышки, то недоеденное пирожное, то остатки оливье. Стоя на балконе с набитым ртом и медленно пережевывая еду, писатель смотрел на всполохи предутреннего неба. Он всегда мечтал увидеть северное сияние и не предполагал, что слово «север» здесь не ключевое.

Наконец горизонт подернулся розовым маревом. Пурпурная полоса, разрастаясь, набирая силу, возвестила землю о начале нового дня.