– Нет силы более великой, чем наша любовь.
– Я будто задыхаюсь, будто сердце ломает ребра и хочет выскочить наружу.
– Это здешний воздух, – утешил Азраил. – Вообще-то только я умею им дышать. Для тебя это большое испытание. Смотри, он уже созрел. Срывай листок, и летим обратно.
Лист на самой нижней ветке раскрыл свою пятерню навстречу миру и из солнечных прожилок выложил имя с замысловатой виньеткой в начале первой буквы.
– Ну наконец, – выдохнул Ангел. – Кто на этот раз?
Ребенок сорвал зеленую пластину, разложил на своей ладони, водя пальчиком по линиям, и отскочил, отбросив лист на землю. И без того бледный и анемичный, малыш стал абсолютно прозрачным. Его сердце, красное, тюльпановое, закатное, и вправду раскорячило ребра, словно узник – решетку камеры.
Он схватился руками за собственное горло и белыми, как простыня, губами, беззвучно произнес:
– Вася. – Упал на колени, поперхнувшись слезами. – Здесь написано: «Вася».
– Нет! – Ангел поднял лист с травы, крылья его вздыбились и налились кровью. – Нет!
НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!!!!!
* * *
Они неслись в космическом пространстве, сбивая плечами астероиды и разворачивая планеты. Ангел, потяжелевший от горя, набравший вес и плотность, больше не пропускал через себя камни, сшибал все, что попадалось на пути: малые небесные тела разносил в крошку, большие – срывал с орбит и сталкивал друг с другом.
Вася, вжавшись в шею Азраила и уткнув лицо в его волосы, насквозь промочил их горячими слезами.
Достигнув Ангельского сада, Дух снял рыдающего Васю с плеч и посадил перед собой. Вокруг них, чуя катастрофу, сгрудились звери и птицы. В шатрах, задыхаясь от внезапной духоты, выли люди.
– Господи! – закричал Ангел, обращаясь к солнцу. – Я миллиарды лет служил тебе в полном одиночестве и ничего не желал! Это единственная моя просьба, Господи! Умоляю, оставь мне Васю!!!
Сад внезапно почернел, солнце из сияющего диска превратилось в закопченную сковородку. Озеро вскипело, выплевывая на берег мертвую рыбу, звери – от полевок до ягуаров – стали лопаться, орошая поверхность кровавыми внутренностями. Шатры распухли и загорелись, изрыгая из себя опаленных людей. Трава иссохла и заполыхала.
– Ази! – Вася кинулся к Ангелу на грудь и покрыл поцелуями лицо. – Ази, не надо! Он гневается на тебя! Он сожжет весь сад! Мне некуда будет вернуться! Я ведь вернусь, Ази? Правда? Проживу на этой проклятой Земле несколько лет и снова вернусь к тебе?
– Нет, мой мальчик! – рыдал Ангел. – Ты забудешь меня, как только войдешь в другое тело. Ты забудешь прежнюю земную жизнь, забудешь наш сад, нашу любовь! Ты ничего не будешь помнить! Ты никогда не будешь прежним Васей! Ничего не вернуть! Ничего!!!
Огненные слезы падали на почву, разъедая ее, словно раскаленная ртуть. Сад умирал на глазах, Манина шерсть горела, птицы падали замертво к ногам. Ангел стал черным. Перья обуглились, рваные сердца свисали на артериях и бились друг об друга. Ресницы, которые так долго щекотали Васю, тлели. Руки, так нежно его обнимающие, скрючились от ожогов. От волос к небу поднимался столб чугунного дыма.
– Не надо, Господи! – воздел руки к ядерному небу Вася. |