По просьбе Васи, чья лысина еле виднелась за раскрытыми бутонами, Азраил распахивал крылья, и от них могучим огненным потоком энергия перетекала в дремавшее на горизонте солнце. Оно, разбуженное ангельским электричеством, вспыхивало от смущения и стыдливо рдело бликующим CD-диском на кровавом тюльпановом небе. Потом они лежали на песке возле озера, обсуждали прошедший день – рождения и смерти, смеялись, прижимались друг к другу щеками, упиваясь глупенькими проявлениями бесконечной любви.
Вася подносил крошечные ладошки к векам Азраила, покрытым гигантскими пушистыми ресницами, и с замиранием сердца спрашивал:
– Готов?
– Готов, – отвечал Дух и начинал быстро моргать, щекоча ладони ребенка краешками ресничек и вызывая у Васи хохот до коликов в животе.
Азраил в свою очередь легонько дул на лысую Васину макушку и поднимал над ней хохолок прозрачного пуха. Ребенок заливался смехом, хватался за голову, подставлял под воздушные потоки спинку и тоненькую шейку, в основание которой Ангел целовал его перед ночным сном.
Диск солнца прятался за горизонтом, Вася сворачивался клубочком на коленях Азарила и, засыпая, накручивал на указательный пальчик мягкое подпушье ангельского крыла. Дрема наполняла пространство, сад застывал, и если бы не приглушенные вопли грешников в шатрах, мог явить собой картину полного безмолвия.
Маня притулялась к внешнему краю чудотворного крыла, слышала биение сердец, урчание кошачьей мамки, чувствовала на языке сладкое молоко из неисчерпаемого сосца и мяла лапками перья Азраила, представляя спасительный горячий мамкин живот…
С утра они вновь дошли до границы миров, откуда открывался вид на Воронье и Голубиное древа. Вася поцеловал Маню в нос и привычным движением оседлал Ангела, взобравшись ему на шею и ухватившись за серебристые локоны.
Они воспарили, прорезали невидимую, но упругую стену, сквозь которую кошка уже пройти не могла.
Маня побрела назад, в сад, ловя в сердце ритмический рисунок нехарактерной для этих мест тревоги.
Воронье дерево выдало несколько увядших листов с именами людей из разных концов земного шара. На голубином дереве вот-вот набирал силу клейкий, укутанный в пленку, росток.
Азраил с Васей присели, упершись в могучий ствол, в ожидании божьего вердикта. Воздух в этих краях был концентрированный, плотный. Его, казалось, можно было зажать в кулаке и ощутить между пальцами, как густо взбитое суфле.
Дышалось тяжело. Ангел с ребенком редко задерживались здесь больше чем на минуту.
– Ази! – окликнул вдруг разморенный Вася.
– Да, – отозвался Ангел.
– Я люблю тебя, Ази. – Вася с трудом вздымал и опускал грудную клетку. – Я говорил тебе об этом?
– Только сегодня утром, – улыбнулся Дух.
– Я боялся, что ты уже забыл. – Ребенок опустил голову на колени Ангела.
– Я помню об этом каждую секунду из тех шестисот тридцати миллионов ангельских лет, которые мы вместе, – отозвался Азраил, водя пальцем по изгибам крошечной ушной раковины малыша. – И я благословляю эти мгновения, потому что люблю тебя еще сильнее.
– Мне почему-то тревожно, – поднял голубые глаза малыш. – Слышишь, как неровно стучит сердце. Нас никто не сможет разлучить?
– Никогда, – успокоил Ангел. – Нет силы более великой, чем наша любовь. |