– Мама, – плакал он, – ну это же всего лишь шампанское! Не стиральный порошок, не соляная кислота, не расплавленный свинец!

Греков исхудал до состояния скелета и в какой-то момент поймал себя на мысли, что ненавидит все человечество. Люди – любые: умные и дебилы, красивые и уроды, здоровые и больные, верующие и атеисты, честные и мошенники, счастливчики и суицидники, палачи и жертвы – имели право на еду. Люди ели, не задумываясь о расплате, не осознавая чуда. Люди рассуждали о вкусах, о тонкостях приготовления блюд. Люди поглощали пищу не только чтобы утолить голод, но просто ради наслаждения. Люди сопровождали праздники, встречи, задушевные беседы лакомствами и спиртным. Заедали радость и горе, запивали взлеты и падения.

Греков был всего этого лишен. Частенько, уже окончив институт, он вставал недалеко от киоска с дешевыми чебуреками и наблюдал, как здоровый армянин волосатыми руками выдает студентам, школярам и ханыгам их заказ. Особенно ему нравились бомжи, которые тут же, шурша промасленой бумагой, впивались в чебурек и смачно жевали его стертыми челюстями. Серое мясо с вкраплениями шерсти, жил и костей хрустело на зубах, лоснящееся ржавое тесто с кратерами лопнувших пузырей истекало жиром. Попрошайки запивали это великолепие «Спрайтом», вытирая грязным рукавом подбородок. Жидкость из зеленой бутылочки шипела и пропадала в бездонном натренированном желудке.

Однажды армянин, оглаживая замызганный фартук, высунулся в окошко киоска и окрикнул:

– Парэнь! Иды суда!

Греков подошел, ожидая от хозяина какой-нибудь гадости.

– На, поэшь, брат, – армянин протянул ему горячий чебурек, – не могу видэт твои голодные глаза. Давно тыбя приметил.

– Н-не, спасибо! – оторопел Сережа. – Мне нельзя. Проблема с пищеварением.

– Да не боис. Мясо не мышиное, не собачье, не отравышься! Я сам ем.

– Нельзя, друг. Ничего нельзя…

Сережа повернулся и, покрываясь пятнами от стыда, зашагал прочь. Он решил: если будет прощаться с жизнью, напоследок купит чебурек со «Спрайтом».

Но с годами тяга к суициду прошла. Сергей Петрович переносил голодные переживания в творчество, и сублимация давала свои плоды. Греков стал востребован, популярен и хорошо продаваем. А учитывая расхожую идею о том, что художник должен страдать, он принял собственные страдания и приспособился жить с ними.

Первым послеоперационным откровением для Грекова стала чашечка кофе. Сергей Петрович обожал кофейный запах и как-то утром решил приобрести несколько сортов зерен. Он иногда покупал продукты, чтобы вдохновиться тем или иным запахом и передать его в романе. Апельсины, яблоки, шоколад, копченая рыба, сдобные булочки были «вынюханы» им без остатка и нетронутыми отправлялись Мире.

Собираясь на операцию, Греков остановился на сцене встречи Азраила с арабским продавцом кофе. Тема Ангела Смерти в авраамических религиях давно не давала ему покоя.

– Опять играешь с жизнью и смертью? – улыбнулась Мира, когда он рассказал ей о задумке романа.