Малыми дозами у жителей селенья последний раз пришлые спекулянты скупали бобы лет семьдесят пять назад. И еще в этом селении жил колдун Кощубей. Его имя значило: «Не имеющий волос на груди».

Чтобы представить внешность Кощубея, достаточно сунуть два пальца в розетку и потом посмотреть в зеркало. Старый хрыч, чернокожий того оттенка, который можно получить, ежели перемешать содержимое легких шахтера и легких курильщика, плешивый, но не обделенный перхотью, после одной удачно прокрученной аферы он стал считать себя секс-символом всей Центральной Африки.

Он достаточно прочно разбирался в Белой и Черной магии, умел творить карточные колоды с дюжинами тузов и доминошные наборы с чертовыми дюжинами дупелей «шесть-шесть», умел цельными глотать шпаги, курицу-гриль, и детективы Марининой. Но больше всего гордился трюком, который провернул двадцать лет тому в Мемфисе.

На город случилось нашествие гипопотамов. Оно бы ничего, но всякий, кто в зоопарке побывал в бегемотнике, знает, какой там смрад. И Кощубей, договорившись об оплате, надул минидирижабль, заколдовал его, а затем ткнул булавкой. Раздалось такое громкое «БУМ», что если бы рядом находился Пятачок, он никогда бы не попал к Иа на день рождения.

Гипопотамы в страхе разбежались, а отдельные особи даже занялись фитнесом. Но городская администрация отказался платить, мотивируя тем, что и сами кого угодно надуют.

Тогда колдун достал из докторского саквояжа еще один нулевый дирижабль в смазке, но не простой, а тайваньский, с усиками. Надувной шар из него получился размером со взрыв атомной бомбы, оранжевый, некоторые даже подумали, что над городом встает второе солнце. А Кощубей снова ткнул булавкой.

Однако, на этот раз шар не лопнул. Из дырки со свистом стал вырываться воздух. Свист перешел в чудной красоты мелодию «Не слышно шумов городских на улицах Мадрида, парней так много голубых, а я люблю со СПИДом». И под звуки этой мелодии все женщины Мемфиса построились в колонну и ушли за колдуном. И больше их никто никогда не видел, хотя далеко не все мужья жалели об утрате. Рассказывают, что один мемфисец возненавидел колдуна на всю жизнь, потому как теща из деревни к нему приехала только на следующий день, а тайваньские одноразовые минидирижабли кончились.

В результате досуже чесать языки с магом стало просто невозможно.

— Добрый вечер, не правда ли, чудесная погода? — вежливо раскланивается сосед, наведавшийся с идеей занять толику деньжат. — Сегодня великий Дажьбог поленился подогнать небесным веслом осетров дождя. — Зачинает сосед издалека. У соседа большие планы: покалякав за погоду, переметнуться на футбол, обхаять «Спартак» или похвалить, смотря куда покажет компас беседы…

— И вы это называете чудесной погодой? Вот когда я в Мемфисе… — тут же включается с неистовостью рок-концерта колдун, и дальше вставить в евонный спич даже скупую реплику никому не удается. Сплошная гипопотамщина-гипопотамщина-гипопотутщина.

Был только один способ не выслушивать в сотый раз «Балладу о гипопотамах». Это сразу, без предисловий, в лоб попросить колдуна рассказать его любимый анекдот. Тогда колдун, не сходя с места, начинал косноязычно булькать:

— Значит так: племя людоедов поймало финикийца, вандала и скифа… — но и этот в сущности милый анекдотец всем давно осточертел. Поэтому колдуна избегали. Поэтому уже двадцать лет, как некому было разочаровать мага. Поэтому Кощубей продолжал считать себя секс-символом.

Весть о прекрасной Ознобушке-Зазнобушке на Берег Слоновой Кости принес залетный ибис-пересмешник. Он опрометчиво сел на ветку баобаба рядом с крайней в селении тростниковой хижиной колдуна и чирикнул:

— За тридевять земель отсюда, в сотне полетов стрелы от истоков Славутича-Днепра городищем Мутотеньск-Берендейский правит прекрасная княгиня Озноба, вдова по образу мышления.