В ту ночь у королевы схватило живот, и роды начались слишком рано. Младенец умер, не успев набрать в легкие воздух. Еще один сын. Еще одна потеря.

Королева продолжала истекать кровью. И кровотечение перешло в лихорадку.

— С этим можно справиться, — говорили измученные врачи, вбегая и выбегая из комнаты с напряженными и застывшими лицами. Вайолет попыталась поверить их словам. Она не хотела расставаться с матерью и оставалась там столько, сколько ей позволяли… ждала с покрасневшими глазами в коридорах, когда врачи пытались прогнать ее.

Она не ушла; в конце концов, Вайолет была девушкой своих собственных идей.

— Моей матери нужны истории, — сказала она твердым и решительным голосом. И, наконец, врачам ничего не оставалось, как повиноваться, хотя они и ворчали об этом в частном порядке.

Бодрствовала королева или спала, Вайолет сидела рядом и рассказывала ей одну историю за другой, пока во рту у нее не пересохло, как песок. Она рассказывала истории, когда должна была есть, и истории, когда должна была спать. Она рассказывала истории так, словно от этого зависела ее жизнь. Или жизнь ее матери. Или каждая жизнь.

Она рассказала матери о сказочнике, который видел мир во сне.

Она рассказала матери о сердце, которое горело, сердце, которое было потеряно, сердце, сделанное из золота и сверкающих драгоценных камней, таких острых, что они резали глаза.

И она задавалась вопросом, что же делает историю запретной. И она удивлялась силе, которой может обладать одна-единственная история.

А далеко-далеко, на краю мира, какое-то существо шевелилось, извивалось и дергало свои путы.

— ПОЧТИ, — прошипел Ниббас.

ГЛАВА 15

Пока королева лежала в постели, лихорадка бушевала, сердце колотилось, а жизнь становилась все слабее и слабее, как сухая трава, король Рэндалл, Деметрий и остальные преследовали Ониксового дракона. Это было прекрасное создание, хотя и довольно старое. Его кожа казалась светящейся и глубокой, как ночное небо, с блестками сверкающих пятен, как звезды, разбросанных по его спине. Его единственный глаз был сверкающим драгоценным камнем под бровью. Его крылья оказались подрезаны — плохая, рваная работа кого-то, кто мало заботился о благополучии существа — а одно было сломано в какой-то момент его долгой жизни и плохо зажило. Он мог прыгать и скользить, но не летать.

То, что он выжил после долгого блуждания вслепую по лесу, было чем-то вроде чуда.

Еще более удивительным было то, что существо было умным, быстрым и чертовски трудным для восприятия, несмотря на свои недостатки. Король Рэндалл и его охотники преследовали зверя день и ночь, окружая его, блокируя побег. Следопыты вели атаку по земле, в то время как пять быстрых соколов преследовали с воздуха. Расставлены силки, спрятаны приманки, расставлены ловушки, и все же дракон скользил сквозь самые узкие щели, как змея, не нуждаясь ни в отдыхе, ни в пище, ни в воде — и не будет еще некоторое время. В конце концов, драконы могут много месяцев обходиться без еды и питья, и хотя они предпочитают оседлый образ жизни, богатый дневным сном, они обладают удивительной выносливостью.

Вскоре охотники начали уставать. Это уже были жалкие оборванные люди.

И все это время в голове у Деметрия звучал голос дракона:

«ВОЗВРАЩАЙСЯ, ПОКА НЕ ПОЗДНО, — настойчиво шептал голос. — ТЫ ЕЩЕ МОЖЕШЬ СПАСТИ ЕЕ».

Но кто именно она, дракон не уточнил. Казалось, никого больше не беспокоил голос дракона, и то ли они просто не обращали на него внимания, то ли дракон обращался только к нему, Деметрий не знал. В любом случае, у него была работа, и он собирался сделать ее в меру своих возможностей. Он прикусил язык, чтобы не упасть в обморок, и напевал лошадям, чтобы не упасть духом.