— Тысяча долларов? — В разговор впервые вступил Моррисси. — Это большие деньги, Суини.

— У меня они есть, и я их ставлю, — упрямо повторил Суини. — Боб, ты с Локлином можешь либо принять пари, либо заткнуться.

— Подумай, что ты делаешь, Суини. Ведь у Боба скаковая лошадь, а ты поставил на старую, закостенелую дохлятину. Черт возьми, если она когда-то и бегала, то только в далекой юности. Брось этот спор.

— Он слелал ставку, и я ее принимаю, — сказал Локлин. — Я ставлю все, что у меня есть, но с одним условием: скачки состоятся завтра. — Локлин повернулся к Чайлдерсу. — Боб, — сказал он мягко, — это будут самые легкие деньги, которые мы заработаем. Я знал, что Суини дурак, но не знал, что его дурость дошла до таких пределов. Я получу тысячу за вложенные двадцать, и все это в течение нескольких минут. — Он помолчал. — Сколько поставишь ты, Боб? Можешь взять с него сколько угодно, потому что он слишком упрям, чтобы отказаться. Ты знаешь Суини, он только и делает, что проигрывает.

— Ну… — нахмурился Чайлдерс, — я должен подумать.

— Со Суини мы с тобой сдерем кучу денег, такой уж он бестолковый. Другого такого шанса у нас не будет. Думаю, его можно расколоть тысяч на двадцать-тридцать. Я могу достать еще двадцать, а если ты выложишь шестьдесят, мы его обчистим. Это не спор, а конфетка.

— Это уйма денег, — пробормотал Чайлдерс.

— Конечно. Нам за год столько не получить. Черт возьми, ты зарабатываешь столько же у себя в салуне за три года. Если человек дурак, давай отберем у него деньги, пока это не сделали другие.

— А как Моррисси? Он с нами?

Локлин пожал плечами. — Пока он ни с кем. Бьюсь об заклад, что когда он увидит, сколько мы имеем, ему тоже захочется разбогатеть на дармовщинку, но Джон не игрок. Он заправляет игорными домами, но сам никогда не садится к столу.

Это было десять лет назад или даже больше. Шанаги вспомнил день скачек. Он выехал на Мейд, нарочно забросанной пылью и неухоженной, словно это и вправду была тягловая лошадь. Но Шанаги нервничал, потому что скрыть ее породу было невозможно.

Уэйд Хэмптон стартовала хорошо и на дальнем повороте обгоняла Мейд на три корпуса. Затем Том перестал сдерживать Мейд, и она радостно, предвкушая победу, понеслась вперед. Когда они прошли под финишной лентой, Мейд выигрывала полкорпуса.

Моррисси предупредил его: — Слушай, парень, если станешь выигрывать, не давай ей показать себя полностью, понял? Мы используем ее еще раз.

Мейд выиграла, и Суини, Локлин и Миррисси поделили между собой шестьдесят тысяч долларов.

Шанаги рассказал о скачках Маккарти, и старый кузнец бросил работу и выпрямился.

— Да, я слыхал об этом. Значит, ты тоже приложил сюда руку? Как тебе не стыдно? Это же чистое надувательство. Вам всем должно быть стыдно. Если б только об этом узнали их старухи-матери!

— Но мистер Локлин тоже потерял много денег, — запротестовал Шанаги.

Маккарти сплюнул. — Если ты в это веришь, ты, должно быть, еще больший простак, чем я думал. Ты видел деньги Локлина? А кто-нибудь вообще их видел?

— Все закладные были у Галлагера. Он сказал…

— Как же, Галлагер! Он сам один из них! Поверь, парень, Локлин был приманкой, он уговаривал Чайлдерса. Локлин много говорил, однако на деле был в доле с остальными. А что касается Моррисси, то он-то все и придумал. Они сделали вид, что Моррисси здесь не при чем, поэтому его никто не подозревает. Это хитрый мужик, не забывай это. Выставил свою кандидатуру в сенат штата, и можешь быть уверен, его изберут. Не связывайся с ним, парень, не то попадешь за решетку!

За подготовку Мейд и скачки Моррисси дал ему пятьсот долларов.