Наконец мы достигли платформы из прогнивших досок на шатком железном каркасе основания. «Капитанский мостик» покачивался над гребнем крыши Грейстоуна, как корабль на зыбких волнах, и ветер, будто рассекаемый носом судна, гудел в металлических пластинах перил.

Дин, перебравшись через последнюю ступеньку, захлопнул люк. Мы стояли одни на вершине мира. Клубы стелившегося под лунным светом тумана создавали неземной ландшафт, словно мы оказались на поверхности Марса. В другое время, наверное, я бы испугалась — такая высота и всего лишь древний ненадежный помост под ногами, но вокруг было слишком красиво, слишком волшебно, чтобы страх мог закрасться в мое сердце.

— Ничего себе пейзажик, правда? — сказал Дин, доставая из-за уха сигарету и закуривая. — В городе такого точно не увидишь.

Коротко затянувшись, он предложил сигарету мне, но я помотала головой.

— Говорю же, не курю.

— Ну, я думал, вдруг на этот раз соблазнишься. — Он выпустил дым изо рта, и тот затрепетал в воздухе вороньими крыльями, пророс ползучими лианами.

— Кэл считает меня чокнутой, — выпалила я, охватывая себя руками, чтобы согреться. Туман внизу закручивался кольцами, словно стая драконов, пытающихся поймать свой хвост.

Дин искоса взглянул на меня:

— По-моему, таких нормальных, как ты, еще поискать, Аойфе. Я видел медные статуи, которые были безумней тебя.

Я уцепилась за перила, ища успокоение в мертвенном холоде железа.

— У моей семьи… дурная слава. Там, в Лавкрафте.

Дин пожал плечами — я услышала, как скрипнула его кожаная куртка.

— Люди часто клеят ярлык чокнутых тем, кто не укладывается в рамки серой уютненькой жизни, к которой все якобы должны стремиться. Куче народу в Ржавных Доках влепили диагноз только потому, что те отказались от благополучия и опустились на дно.

— Кэл уверен, что я схожу с ума, — повторила я. Я не собиралась раскрывать свой секрет, нет, пока нет, но мне нужно было хоть немного ослабить давление, иначе я взорвусь, как дефектный бойлер. Немалую роль сыграло то, что Дин не отмахнулся от меня сразу как от истерички. — Понимаешь, брат прислал мне письмо, где велел отыскать колдовской алфавит. И я нашла его, он принадлежал нашему отцу. Я видела его своими глазами, как вижу сейчас тебя, а Кэл, он… — я прерывисто вдохнула и выдохнула, — он наговорил мне всякого, что я чокнулась, что неважно, видела я этот алфавит или нет — а я видела, точно видела — что ему лучше знать, поскольку он парень или… уж неведомо почему. В общем, ужас.

Ладони у меня так и горели от холода, немеющие нервные окончания протестующе вопили. Я вспомнила о зубастой хватке чернил, и это только ухудшило дело. Взглянув на руку, я убедилась, что знака нет как нет.

— Если я не могу доказать, что книга и правда… что на ней правда было заклятие, это еще не значит, что я лгу. Как мог Кэл мне не поверить?! — Вот что причиняло мне настоящую боль: я доверилась Кэлу, целиком и полностью, а он в ответ только сокрушался над моим предполагаемым сумасшествием.

Дин придвинулся ближе. Его рука скользнула поверх моей.

— Ты не чокнутая, Аойфе. Даже если бы ты сказала, что видела своими глазами, как Древние возвращаются со звезд, мне плевать: никто не смеет обвинять тебя в подобном.

Я молча смотрела перед собой, поверх остроконечных крыш Аркхема. Дин не слышал того, что я сказала Кэлу. Не заглядывал в книгу, не знал, что за печать несут на себе Грейсоны. Как там называл это Арчибальд — «Дар»? Записки невзначай развернули передо мной целый мир, так непохожий на мой собственный, мир, в котором еретические легенды пульсируют в моей крови так же, как в крови отца.