- Пробовал. Они не понимают даже того, что едут в поезде.

- Какой-то бред получается, - сказал Андрей. - Пассажиры не понимают того, что едут в поезде. Услышал бы тебя кто-нибудь.

- Но ведь они и правда этого не понимают. Как они могут понять то, что и так отлично знают? Они даже стук колес перестали слышать.

- Да, - сказал Андрей, - это точно. Это я на себе почувствовал. Я, когда в ресторан зашел, еще подумал - как тихо, когда нет никого.

- Вот именно. Тихо-тихо. Даже слышно, как ложечка в стакане звенит. Запомни, когда человек перестает слышать стук колес и согласен ехать дальше, он становится пассажиром.

- Нас никто не спрашивает, - сказал Андрей, - согласны мы или нет. Мы даже не помним, как мы сюда попали. Мы просто едем, и все. Ничего не остается.

- Остается самое сложное в жизни. Ехать в поезде и не быть его пассажиром, - сказал Хан.

Дверь в тамбур распахнулась, и вошел проводник. Андрей узнал своего соседа по столику в ресторане - только теперь он был в фуражке, а его китель с петлицами, на которых серебрились какието скрещенные молотки или разводные ключи, был расстегнут на выпуклом животе, и виднелась вязаная малиновая жилетка, надетая поверх форменной черной рубахи. Он рассеянно крутил вокруг ладони веревку с символом своей должности - ключом, маленьким никелированным цилиндром с крестообразной ручкой, который использовался в качестве кастета при общении с пьяными пассажирами или для открывания бутылок. Проводник тоже узнал Андрея, широко улыбнулся и приложил три сложенных щепотью пальца к козырьку.

- Чего это он скалится? - спросил Хан, когда проводник скрылся в вагоне.

- Так. За столом разговорились. А что делать, если это опять случится?

- Что? - спросил Хан. - Ты про проводника?

- Нет. Если я опять стану пассажиром.

- Надо просто перестать им быть, и все. Это со всеми нами иногда бывает.

- Что значит - со всеми нами? Нас что, здесь много?

- Я думаю, да, - сказал Хан. - Должно быть много, только мы друг друга не знаем. Раньше точно было много.

- Скажи, а от кого ты про все это первый раз узнал?

- Не знаю, - сказал Хан, - я их не видел.

- Как это? Как ты мог что-то узнать от тех, кого ты не видел?

- А вот так, - сказал Хан, и Андрей понял, что тот не собирается дальше развивать эту тему.

- Ну а где они сейчас? - спросил он.

- Я думаю, что они там, - сказал Хан и кивнул за окно, где плыло бесконечное поле, заросшее травой, по которой, как по воде, шли волны от ветра.

- Они умерли?

- Они сошли. Однажды ночью, когда поезд остановился, они открыли дверь и сошли.

- По-моему, ты что-то путаешь, - сказал Андрей. - «Желтая стрела» не останавливается никогда. Это все знают.

- Послушай, - сказал Хан, - опомнись. Пассажиры не знают, как называется поезд, в котором они едут. Они даже не знают, что они пассажиры. Что они вообще могут знать?

9  

Как только Андрей открыл дверь, он понял, что в его вагоне что-то произошло. У входа в одно купе стояло несколько человек в темных костюмах; плакала пожилая женщина в черной шали. Радио не работало, зато из купе, где жил Авель, неслась тягостная музыка: играл маленький магнитофон. Андрей вошел к себе.

- Что случилось? - спросил он Петра Сергеевича.

- Соскин умер, - сказал Петр Сергеевич, откладывая книгу. - Сейчас похороны.

- Когда это?

- Вчера ночью. К Авелю теперь очередника подселяют.

- Вот он чего такой мрачный был, - сказал Андрей и посмотрел на книгу, которую читал Петр Сергеевич. Это был Пастернак, «На ранних поездах».

- Да, - сказал Петр Сергеевич, - верно. Не получилось у него. Он сюда брата хотел переселить.