|
- Вас это не удивляет, комиссар? Много лет подряд я и не слыхал ни о каких желтых псах... И вот в пятницу разыгрывается первая трагедия, и жертвой оказывается один из моих ближайших друзей... С таким же успехом я сам мог укрыться на крыльце, чтобы закурить!.. И получил бы пулю в живот!.. А желтый пес тут как тут!.. Затем исчезает второй мой друг... Исчезает при неслыханно таинственных обстоятельствах. И снова бродит вокруг этот проклятый пес... Вчера пришла очередь Ле-Поммерэ - и здесь не обошлось без следов этого чудовища... Как же мне не волноваться, комиссар? Все это доктор Мишу выпалил единым духом, но к концу своей тирады он заметно успокоился. Чтобы подбодрить его, Мегрэ поддакнул: - Безусловно. Несомненно... - Разве это не ужасно?.. Я прекрасно понимаю, что могу показаться трусом. Пусть так! Да, я боюсь! После выстрела в Мостагэна какой-то безотчетный страх схватил меня за горло и не отпускает... Особенно - когда я слышу об этом желтом псе!.. Доктор маленькими шажками бегал по камере, упорно глядя в пол. Лицо его раскраснелось. - Я сам собирался попросить у вас защиты, комиссар, но боялся вашей презрительной усмешки... Ваше презрение ранило бы меня... Я знаю, что сильные люди презирают трусов... Голос доктора стал пронзительным. - Так вот, комиссар, я признаюсь вам в том, что я трус... Четыре дня я живу в мучительном страхе, я умираю от страха. Но я в этом не виноват. Я достаточно опытный врач, чтобы понимать, в чем тут дело. Я родился семимесячным, и меня поместили в "инкубатор". Ребенком я переболел решительно всеми детскими болезнями... Когда началась война, врачи признали меня годным к военной службе. А мне уже дважды накладывали пневмоторакс, удалили часть ребра, и каверна едва успела зарубцеваться... Одной почки у меня уже не было. Но врачи тогда осматривали по пятьсот человек в день, они признали меня годным и отправили на фронт. И тут я узнал настоящий страх!.. Мне казалось, что я схожу с ума! При разрыве снаряда меня засыпало землей, санитары еле откопали меня. После этого я был признан непригодным к военной службе и демобилизовался... Конечно, то, что я рассказываю вам, не очень приятно. Но я внимательно наблюдал за вами, и мне кажется, вы способны понять многое... Презирать слабого легче всего. Гораздо труднее понять до конца причины страха. Так вот, комиссар: я прекрасно знал, что вы смотрели на нашу компанию весьма неодобрительно. Вам, конечно, рассказали, что я, сын покойного депутата, доктор медицины, занимаюсь продажей земельных участков... И провожу вечера в кафе "Адмирал" в кругу таких же неудачников, как я сам... Впрочем, что мне оставалось делать, комиссар?.. Мои родители тратили много, но были небогаты. Для Парижа это не редкость. Я рос в роскоши, меня возили по всем модным курортам. Потом отец умер, а матери пришлось выкручиваться, интриговать, ведь она осталась все той же тщеславной светской дамой, а кредиторы уже начали нас осаждать. Я стал помогать ей!.. Все, на что я оказался способен, - это торговля земельными участками... Конечно, занятие не из блестящих. К тому же оно вынуждает меня жить в этой дыре... Зато здесь мы уважаемые граждане... Правда, у каждого из этих уважаемых граждан своя червоточинка... Мы знакомы всего три дня, комиссар, но мне хочется говорить с вами начистоту... Я был женат, но жена бросила меня... Ей был нужен человек энергичный, честолюбивый... А у меня не хватает почки... Три или четыре дня в неделю я болею, еле дотаскиваю ноги от кровати до кресла... Доктор устало опустился на стул. - Вероятно, Эмма сказала вам, что я был ее любовником. |
