— Ты в чем-то меня подозреваешь?

— Тетя!..

— У нас в жилах течет одна кровь. Я забочусь о твоей репутации. Стреляющие в мужчину любовницы — слишком большая газетная шумиха для нашей семьи. Тебе надо залечь на дно и выждать.

— Покупатели твоих акций не ждут…

Тетя Маргарет не выдержала ее взгляда и опустила глаза.

— Прости, тетя Маргарет! Пока не все в сборе, я посмотрю, как идут дела в мастерских.

Она, как девчонка, стремительно сбежала вниз по грохочущей железной лестнице. На подземных продуваемых через специальные фильтры воздухом этажах располагались мастерские «Котильона». Основную работу там выполняли старые евреи-скорняки, однако большинство рабочего люда составляли эмигранты из карибских стран и неудачливые русские, которых Уоллес подобрал на улицах и в пивнушках Брайтон-Бич. Доллары, которые они здесь получали за свою малоквалифицированную работу, казались им сказочным вознаграждением. Для Натали эти рабочие были людьми из «подземелья». Уоллес, наоборот, знал биографию каждого до мельчайших деталей. У Натали ранее не было возможности, да и желания общаться с ними. Сейчас она была вынуждена сыграть роль доброй и властной хозяйки.

— Я благодарна вам за цветы на кладбище…

Кто-то освободил ей стул, еще кто-то принес чашку черного кофе. Вероятно, от нее ждали слез, а не речей… Она глотнула кофе и пошла по проходу между рабочими столами. Она погружала свои пальцы в мех, электрический ток пронизывал все ее существо, и окружающие вдруг почувствовали, что поведение Натали словно кем-то запрограммировано, как у зомби. Кто-то вдохновлял ее. Хозяин, босс мертв, похоронен, его могила засыпана цветами, но дух его неспокоен. Он воплотился в Натали…

Глаза… Сотни глаз, темных, голубых, карих, следили за каждым ее движением. Усилием воли она уняла отвратительную дрожь, сотрясающую каждую ее мышцу. С четкой ясностью, подобно ребенку, впервые раскрывшему букварь, Натали вспомнила урок пятилетней давности. Уоллес был учителем, она его ученицей. Он был серьезен, и она старалась быть серьезной и впитывать в себя грамоту профессии меховщика. Раньше для нее за роскошными шубами и меховыми манто не таилось никаких секретов. Кто-то охотится за зверьками в тайге, кто-то убивает их газом на зверофермах. Потом с мертвых зверьков снимаются шкурки, и богатые женщины ласкают свою кожу и дразнят воображение мужчин драгоценным мехом. Оказалось, что все не так просто. Уоллес терпеливо преподавал ей азбуку своей профессии, и эти занятия не прошли даром.

Словно пианист по клавиатуре, она пробежалась пальцами по развешанной на металлических штангах партии шкурок, только что доставленных из дубильных цехов в Бруклине. Она выбрала одну шкурку из большой связки. Мех был свернут в узкую трубку. Натали взмахнула им, как хлыстом — так ее учил Уоллес. Трубка развернулась, она подула на мех, волосинки встали дыбом, и проявился мягкий нежный подшерсток. Прикрывающий его ворс был длинным и шелковистым, цвета благородного красного дерева, подернутого серебристой морозной паутинкой. Без Уоллеса «Котильон» вряд ли сможет отобрать на аукционах партии мехов такого качества. Тут не деньги играли роль, а особое чутье.

Натали подошла к рабочим столам, где готовился материал для закройщиков. Ножи, острее, чем бритвы, резали шкурку вдоль по хребту. Затем половинки шкурок закладывались в машину, которая аккуратно разрезала их по диагонали на узкие ленты. В мастерской, где властвовал Лео, эта сверхтончайшая работа производилась вручную. Там выполнялись индивидуальные заказы.

Натали задержалась у одной из машин. Пожилая испанка улыбнулась ей, сверкнув вставными зубами из золота, и продолжала ловко складывать меховые ленточки вплотную одна к другой. Шкурка вновь возрождалась в целом виде. Разрезы не были заметны.