Над камином висел портрет основателя. Сам Уистлер нарисовал его. Это был предок того Стюарта, который усыновил когда-то Уоллеса. Старинное столовое серебро, лиможская посуда и свежие цветы украшали каждый столик, накрытый скатертью белее, чем порошок кокаина, потребляемый не так уж далеко от этого храма в вонючих притонах Нью-Йорка.
— Ты выглядишь великолепно, — произнес Билл Малкольм, слегка коснувшись уголка рта крахмальной салфеткой после первого кусочка еды, проглоченного им. — Я говорил кое с кем из директората. Мы готовы взять тебя обратно к нам.
Несколько прожитых лет обошлись ему потерей части волос на голове, но улыбка его не изменилась — она осталась чарующей. Он выглядел еще более довольным собой, чем раньше. Впрочем, он имел на это право… Он преуспевал. Он был хорошим учителем Натали и неплохим партнером в любви. Только тяжелое обручальное кольцо на пальце перевесило чашу весов в их отношениях. Он остался тем, кем был, она же рискнула, и ее подхватил смерч. Уоллес и «Котильон» — все вместе в одном водовороте. Он этого не мог понять, но готов был простить ей нелепые поступки. Он уважал свободу выбора. Сейчас он был готов помочь ей — из-за сентиментальных воспоминаний о былой любви или из христианского милосердия, призывающего: «помоги ближнему своему», — неважно. Он был великодушен.
— Билл! Я хочу сохранить «Котильон».
— Старые евреи скушают тебя. А молодые «волки» первые перегрызут тебе горло. Я знаю — ты продаешь, но не по мелким же лавочкам. Те, кто у тебя покупает, сами нуждаются в кредитах. И они уже просят их у нас, а мы им вынуждены отказывать. Как видишь, мы все нанизаны на одну ниточку.
— Ты не совсем прав, — бодрилась Натали. — На моем горизонте появились акулы с широкой пастью. Два молодых израильтянина не старше двадцати пяти лет как бешеные скупают все. Насколько я знаю, они сколотили первоначальный капитал на скупке компьютерного лома. Они перепродавали электронные детали чуть ли не на вес, а в результате набили себе карманы… Теперь они выкидывают деньги горстями и покупают все, что попадется под руку. Им нужна только гарантия, что наши запасы не оскудеют.
— То есть наш кредит «Котильону»?
— Я бы хотела иметь такую гарантию. — Для Натали это была главная цель ее свидания с Биллом.
Билл, что-то вспомнив, переспросил:
— Два братца из Израиля? Веселые, загорелые? Они нас посетили…
— Зачем? — Натали ощутила холодок, пробежавший по спине.
— За деньжатами… Чтобы покупать впредь то, что поставит «Котильон»!
У Натали упало сердце. Ведь парни казались такими уверенными в себе.
— Ты не чувствуешь себя одинокой? — переменил тему разговора Билл. Он был слишком великодушен, чтобы насладиться унижением Натали, так легко поддавшейся иллюзорным надеждам.
— Я буду благодарна тебе за помощь. — Натали с трудом нашла ответ на его осторожный вопрос.
— А я всегда буду благодарен тебе… за наше прошлое.
— Сегодня ты спас меня…
— Тебя может быть, но не «Котильон»! Есть сила, которая тянет его на дно.
— Конкретно кто?
— Не знаю… Я только могу в последний момент бросить тебе спасательный круг…
— Я и так выплыву…
— На что ты надеешься?
— На озарение.
— Я рад, что ты вновь в форме!
Натали набралась смелости и демонстративно посетила «Русскую чайную» в час завтрака, когда там собирались все меховщики Нью-Йорка. |