— Для того чтобы разбогатеть, — мягко возразил Габриэль. — Иначе как, по-вашему, я смог бы построить этот дом?

Отец Виктории учил ее, что грех уродлив.

Она выглядела уродливо.

Но не было ничего уродливого в Габриэле и в его доме.

Виктория вдруг осознала, что сейчас она находится в гораздо большей опасности, чем когда он поймал ее при обыске содержимого ящиков. Габриэль простит человека, роящегося в его вещах, но не женщину, которая приоткрыла его прошлое.

Он может убить ее ножом, пистолетом, зубной щеткой…

Никто не будет оплакивать смерть Виктории Чайлдерс, одинокой старой девы.

А кто будет скорбеть о Габриэле?

— Вы не ответили на мой вопрос, сэр, — голос Виктории звучал так, словно он шел откуда-то издалека. — Вы не можете ожидать, что я буду отвечать на ваши вопросы, если вы не отвечаете на мои.

На мгновение ей показалось, что Габриэль не ответит, а затем…

— Нет, мадмуазель, я никогда не умолял женщину о сексуальной разрядке.

— А женщина когда-нибудь умоляла вас об этом? — настойчиво спросила Виктория. С громко стучащим сердцем.

Притягательный соблазн секса.

— Да.

— Вы наслаждались этим?

— Да.

— Вы… кричали… в порыве страсти? — спросила Виктория, не способная перестать задавать вопросы.

Желающая знать больше…

О сексе.

О мужчине, которого зовут Габриэль, и о женщине, которую зовут Виктория Чайлдерс.

Она хотела знать, почему именно ее послали к нему.

Секунда медленно тянулась за секундой. Один удар сердца. Три, шесть… девять…

Виктория вся обратилась в слух — мужчины и женщины внутри дома, проезжающий за окном экипаж.

Наконец…

— Нет, мадмуазель, я не кричал в порыве страсти.

Но он дарил наслаждение.

Наслаждение, чтобы возместить то, что он не получал.

Единственными звуками, нарушавшими тишину комнаты, были треск огня, стук сердца Виктории и шепот правды, скрытой за пеленой теней.

— Эти женщины, что умоляли о сексуальной разрядке, были у вас до или после того, как вы… умоляли… о разрядке?

— До.

Викторию приковала к месту опустошенность в глазах Габриэля. Тусклое сияние серых глаз взамен привычного мерцания серебра.

Правда стала медленно доходить до нее.

Она сожалела о своих вопросах, но было слишком поздно что-либо менять.

Правда была ей необходима.

— Прошло четырнадцать лет, восемь месяцев, две недели и шесть дней с того момента, когда я умолял о сексуальной разрядке, мадмуазель. — На мгновение за безупречной маской отчужденности показался мужчина, который желал прикасаться и хотел, чтобы к нему прикасались, который желал держать в объятиях и хотел, чтобы его держали в объятиях. Мужчина, который тотчас же скрылся за привычной маской отчужденной красоты. — С тех пор я не прикасался ни к одной женщине.

Глава 7

— Почему?

Голос Габриэля глухо отразился от стен пустого салона. Вечная борьба света с тьмой в угасающем пламени свечей.

Время расплаты пришло.

Два швейцара застыли в ожидании. Свет и тень играли на их лицах, превращая золотисто-светлые волосы — в пшеничные, каштановые — в огненно-бронзовые.

Ни один из них не смотрел Габриэлю в глаза.

Ни один не выражал страха или раскаяния.

На одну долгую секунду Габриэлю показалось, что они не ответят. А затем…

— C’est — ее глаза, месье.

Габриэль резко повернул голову в сторону Стивена.