И ревела.

Она работала медсестрой в детском отделении. У нее пока не было своих детей, но она надеялась, что будут. Частые ночные смены не позволяли ей знакомиться, да и потом – приспособить ее расписание к чужому было бы задачей не из простых. Она жила своей работой, ее маленькие пациенты были для нее всем на свете. Она постоянно думала о них в больнице и дома – кому повезло, а кому не очень. Во сне она слышала плач и хихиканье тех, кого она потеряла. Она чувствовала у себя на лице мягкие, как пастила, прикосновения и запах детской присыпки. Когда она просыпалась, все исчезало.

Она прекрасно играла на фортепиано. И совсем не умела пить. Она испытывала странную потребность демонстрировать на людях свое нижнее белье, что ее друзья считали уморительным. Она была отчаянно влюблена в женатого мужчину и, чувствуя за собой вину, подписалась на твиттер его жены. Каждый раз, закончив читать книгу, она отдавала ее бездомному, который сидел на ее улице. Тот никогда не говорил спасибо, но ей было все равно. Она любила такое, что другие ненавидели. Ее любимым запахом, к примеру, был запах свежего навоза на ферме, где она выросла.

На работе она отличалась бесконечным терпением. Родители ее малышей говорили, что она ангел. В очередях ее мучила клаустрофобия. Ей нравилось, как поет ее отец. Она почти не сомневалась, что ее брат – гей, и по десять раз на дню она вспоминала, что надо поговорить с его женой, которой, похоже, невдомек.

У нее был секрет.

В комнате отдыха медсестер, оставшись одна, она задергивала синюю штору у своей кровати, брала в руки пульт, регулирующий положение спинки, и одновременно нажимала кнопку вверх и кнопку вниз. В тумбочке открывался выдвижной ящик с цифровой панелью, где она набирала номер, бывший на браслете одного из младенцев, которых она потеряла.

В стене за спинкой кровати открывалась маленькая темная комната, пахнущая детской присыпкой. Пол и стены были покрыты мягким плюшем, как игрушечный медвежонок. Когда она входила, стена позади закрывалась и в темноте зажигался голубой ночник. Она ложилась на пол, сворачивалась, принимая позу эмбриона…

И ревела.

Она сидела дома с детьми. Детей у нее было четверо, и старшему пока не исполнилось и трех лет. Она любила своих детей, но каждый день ждала, когда она их уложит и можно будет посидеть на диване с бутылочкой вина. Больше всего ей нравилось слушать их болтовню. Это было безумно смешно. С другими она умела прикинуться, что слушает. Она любила покупать подарки. Если она видела вещь, годную для подарка кому-нибудь из друзей, она просто не могла ее не купить. Она любила быструю езду. Секс с мужем и просмотр порно был ее любимым развлечением. Чувство ненависти ей было неведомо, разве что жена ее брата заставляла ее чувствовать нечто подобное. Она любила танцевать. Она избегала конфликтов. Она была неуклюжа и рассеянна. За год она потеряла пять наборов ключей. В супермаркете она злилась и потела. Во время пробежек ей несколько раз случилось обмочиться, и она бросила бегать трусцой. Она никогда не опаздывала. Она всегда была весела и жизнерадостна. Она была отличная мать. Но тосты у нее всегда подгорали, а яйца пашот растекались. У нее был настоящий оперный голос. Волосы были ее украшением. Она часто слышала: «Не знаю, как ты это делаешь».

У нее был секрет.

Уложив детей днем спать, она шла к ним в игровую и поворачивала ручку попрыгунчика. Когда попрыгунчик выскакивал из коробки, на стене, среди мальчишеских трансформеров, активировалась цифровая панель. Она набирала 6969, понимая, что это признак незрелости, но ей было смешно.

Стена с игрушками отъезжала в сторону, и за ней открывалась маленькая комната, обитая внутри красной кожей, очень приятной на ощупь.