– Я собираюсь вернуться в Провиденс,– объявила девушка, хотя Джоанна больше ни о чем ее не спрашивала. – Да, – немного помолчав, произнесла она, убеждая скорее себя, чем Джоанну. – Да, я возвращаюсь.

Джоанна промолчала: казалось, она была целиком поглощена шумным возрождением, которое ощущалось во всем городе. Однако уголок ее рта изогнула легкая улыбка, и голубые глаза засияли.

И Рэйчел углубилась в собственные мысли, взвешивая факты. Ее деньги улетучились, как и мечта стать женой Гриффина Флетчера. Однако по-прежнему существует прочное здание в Провиденсе – и еще крошечная, сулившая массу хлопот, но бесконечно драгоценная жизнь, зародившаяся внутри нее. Да, жизнь для нее и ребенка будет нелегкой, но и радостной тоже. Уж она, Рэйчел Маккиннон, позаботится об этом, будьте уверены.

В ее голове, сплетаясь, роились сотни сомнений. Через несколько месяцев ее беременность не сможет заметить только слепой, а это означало скандал, особенно в таком городке, как Провиденс. Несомненно, за это время ей придется много раз встречать Гриффина. Неужели он не догадается, что ребенок, которого она носит во чреве, – его собственный. Рэйчел решила отложить эту проблему до того времени, когда столкнется с ней. По всей вероятности, к моменту, когда положение Рэйчел станет очевидным, Гриффин уже будет женат на Афине и полностью позабудет о владелице пансиона Маккиннон.

Поскольку Рэйчел была полностью погружена в эти размышления, даже после того, как экипаж, качнувшись, остановился перед домом О'Рили и она удалилась в сад, чтобы обдумать свои планы, появление Джонаса оказалось для нее полнейшей неожиданностью. Увидев его, она вздрогнула и залилась краской. Как он должен был относиться к ней теперь, когда Гриффин так откровенно хвастал тем, что она отдалась ему?

– Джонас,– выдохнула она, потрясенная.

Он улыбнулся. Он стоял перед ней, заложив руки в карманы, ворот его белой рубашки был расстегнут. Когда он заговорил, Рэйчел поразила в его голосе смесь беззаботности и прямоты:

– Я полагаю, что ваш с Гриффином роман окончен? Рэйчел покраснела еще гуще; она стиснула руки на коленях, опустила голову.

– Да,– горестно сказала она.

Джонас решительно опустился на каменную скамейку рядом с ней. Он оказался так близко, что Рэйчел чувствовала запах его одеколона, ощущала нарастающую напряженность, исходившую от него.

– Рэйчел, возможно, пока еще слишком рано об этом говорить, но дело в том, что если я не скажу, то сойду с ума. Я люблю тебя – и хочу, чтобы ты стала моей женой.

Казалось, садовая скамейка под ними закачалась; у Рэйчел закружилась голова и жестоко засосало под ложечкой.

– Что? – наконец удалось ей выговорить. Рукава рубашки Джонаса были закатаны почти до локтей; когда он неожиданно протянул руку и дотронулся до пальцев Рэйчел, она заметила тонкие золотистые волоски на его предплечье, поблескивающие на солнце.

– Ежик, может, все-таки посмотришь на меня? Я тут пытаюсь тебе объясниться, а ты не обращаешь на меня никакого внимания.

У нее не было выбора: еще секунда – и он поднимет руку, возьмет ее за подбородок, заставит взглянуть ему в лицо. Она посмотрела ему в глаза, зная, что ее собственные полны слез.

– О, Джонас... не надо... пожалуйста, не надо...

В глубине его золотистых глаз на миг мелькнула боль.

– Я должен, ежик. Видишь ли, у меня весьма ограниченный выбор – или ты будешь моей, или я сойду с ума.

Не говоря ни слова, Рэйчел покачала головой. Но Джонас прервал это движение, крепко, почти болезненно схватив ее за подбородок. Его пальцы были крепкими и холодными.

– Боже мой, Рэйчел, я знаю, ты любишь Гриффина – ты думаешь о нем. Но тебе бы уже следовало понять, что он все еще принадлежит Афине.