– Салун,– потрясенная, прошептала она.
В глазах доктора мелькнуло что-то похожее на сочувствие.
– Да,– нехотя подтвердил он. Потом вздохнул и заговорил уже без язвительной отчужденности в голосе: – Рэйчел, ваша мать серьезно больна. Пожалуйста, не забывайте об этом.
Рэйчел кивнула.
Когда доктор помог ей сойти с коляски и предложил свою руку, Рэйчел приняла ее. Она не привыкла опираться на кого-либо, суровые реалии жизни не приучили ее к этому, но сейчас девушке была просто необходима поддержка этого сильного, уверенного в себе человека.
Интерьер салуна оказался даже более живописным, чем ожидала Рэйчел. Полы были настоящие, деревянные, а не посыпанные опилками, земляные, как в тех веселых заведениях, из которых ей иногда приходилось извлекать своего добродушного папочку; стены были затянуты чем-то вроде красного бархата. За украшенной прихотливой резьбой и отполированной до блеска стойкой бара на стене висело длинное сверкающее зеркало.
Рэйчел увидела свое отражение в этом зеркале среди бутылок и поморщилась. Она смахивала на маленькую беспризорницу, запутавшуюся в складках платья, принадлежавшего толстухе.
Только она подумала, что шок от увиденного ею уже почти прошел, как из завешенной драпировками двери слева от Рэйчел с хохотом выскочили две женщины. У обеих были волосы неестественного рыжего оттенка, подобранные кверху и уложенные тугими кудряшками, а платья были столь открытыми, что казалось, будто их тугие груди вот-вот вырвутся наружу.
Рэйчел покраснела до корней волос и в отчаянии взглянула на Гриффина. В его глазах она заметила сочувствие, смешанное с насмешкой, и вся сжалась.
– Танцовщицы? – прошептала она.
– Мягко говоря,– ответил доктор сквозь зубы и крепче сжал руку Рэйчел, подталкивая девушку к крутой деревянной лестнице.
Осознание ужасной правды пришло к Рэйчел между первым и вторым этажом. Она застыла на месте, пытаясь проглотить комок в горле.
– Это место... это...
– Бордель,– резко сказал доктор Флетчер. Но взгляд его теперь стал мягким и спокойно-терпеливым.
Ее густые ресницы слиплись от слез, вызванных потрясением от увиденного. В какой-то момент Рэйчел показалось, что ее вырвет.
– Вы могли бы предупредить меня,– хрипло упрекнула она.
Гриффин Флетчер только пожал внушительными плечами.
– Как? – вполне резонно отозвался он.
На это Рэйчел было нечего ответить, и хотя ей больше всего хотелось повернуться и убежать, она пошла за доктором по лестнице, затем по длинному сумрачному коридору.
Он тихонько постучал в последнюю дверь слева и решительно повернул ручку, когда слабый голос произнес:
– Войдите.
Рэйчел так и осталась бы стоять в коридоре, если бы он силой не втащил ее внутрь.
Через некоторое время он выпустил ее, пересек комнату и остановился у разворошенной постели.
– Привет, Бекки.
Рэйчел с трудом различала очертания худого тела под скомканными одеялами, но она знала, что это привидение со спутанными волосами и восковым лицом и есть ее мать. Подступившая к горлу тошнота, то, что она узнала за последние несколько минут,– все наполняло ее омерзением.
Голос женщины-призрака прозвучал злобно и скрипуче, ее уставившиеся на доктора глаза яростно сверкали:
– Вы негодяй, Гриффин,– вы привели ее сюда! Доктора, похоже, нисколько не задело оскорбление.
– Я тоже вас люблю, Бекки. А это Рэйчел. Откинув в сторону шуршащее одеяло, женщина села в постели и прошипела:
– Господи, да зажгите же лампу! Что сделано, то сделано. Дайте мне взглянуть на нее.
Света лампы оказалось явно недостаточно, чтобы разогнать полумрак пасмурного дня, но женщины все же смогли рассмотреть друг друга. |