Он твердо решил, что мы должны уехать из Провиденса, сколько я ни умоляла его остаться и жить со мной в доме матери.
Джонас слегка приподнял темно-золотистую бровь:
– Так вы хотите остаться в Провиденсе? Рэйчел кивнула.
В его ровном голосе слышалась настороженность:
– И жить в борделе?
Рэйчел подозревала, что реакция этого человека на ее утвердительный ответ была бы весьма интересной, но не решилась это проверить.
– Я собиралась превратить это заведение в пансион,– сказала она.
– Собирались? Ваши планы изменились? С мрачным видом Рэйчел снова кивнула:
– Да. Доктор Флетчер и Молли настаивают, чтобы я уехала, все равно мне здесь будет неуютно. Как только я получу деньги, которые оставила мне мать, и договорюсь насчет продажи ее имущества, я переберусь в Сиэтл.
Глаза Джонаса тревожно потемнели, улыбка стала странно натянутой.
– Что вы будете делать в Сиэтле, Рэйчел?
– Я намерена найти работу, мистер Уилкс. И, конечно, попытаюсь разыскать отца.
Его глаза вежливо скользнули по измятому коричневому платью Рэйчел, и разговор принял совершенно неожиданное направление:
– Где же то очаровательное платье цвета лаванды, в котором вы покинули мой дом?
Рэйчел, залившись краской при воспоминании о бурном вторжении Гриффина в дом Джонаса, вновь пережила тот момент, когда доктор с такой ненавистью оглядел чудное платье.
– Я думаю, оно все еще в палаточном городке,– ответила она.– Оно... оно было очень мокрое, а доктор Флетчер не дал мне возможности вернуться за ним...
Хотя Рэйчел заметила быстро промелькнувшее скрытое раздражение в глазах Джонаса и то, как он неожиданно стиснул зубы, она была слишком поглощена воспоминаниями о легком воздушном бледно-лиловом одеянии.
– Вы в нем выглядели совершенно очаровательно, – заметил Джонас после напряженной неловкой паузы. Но его взгляд на этот раз витал где-то далеко, словно перед глазами разворачивалась какая-то тяжелая, трагическая сцена.
Рэйчел испытала безотчетную потребность сказать что-нибудь, что вернуло бы его к действительности:
– Если бы мы остановились у палаточного городка, я могла бы взять платье, выстирать и вернуть его вам.
Отстраненность исчезла из взгляда Джонаса, и он улыбнулся:
– Конечно, мы остановимся. Но вам не нужно его возвращать, Рэйчел. На вас оно выглядит куда лучше, чем могло бы когда-либо выглядеть на мне.
Вырвавшийся у Рэйчел смех был целительным и соединился с первой настоящей радостью, испытанной ей за долгое-долгое время. Прекрасное платье теперь принадлежало ей!
– Большое спасибо.
– У меня есть и другие платья, Рэйчел. Хотите забрать их тоже?
Рэйчел не отдавала себе отчета, как широко открылись ее глаза при мысли о такой перспективе.
– Я не могу...
– Конечно, можете. И, в конечном счете, вы окажете мне огромную услугу. Эти платья занимают слишком много места и они... э-э... навевают горькие воспоминания.
Рэйчел была в восторге, хотя ее смутно тревожил один вопрос: кому раньше принадлежали платья?
– Болезненные воспоминания? – повторила она. Джонас испустил тяжелый вздох.
– Да. Но видеть, как вы носите эти чудные платья, было бы для меня величайшим удовольствием.
– Правда? – прошептала она, восхищенная.
– О да. Пообещайте же, что возьмете их, Рэйчел. Охваченная порывом великодушия и жадного нетерпения, Рэйчел кивнула.
И через два часа Рэйчел вернулась в дом Гриффина Флетчера с грудой чемоданов, набитых нарядными платьями, атласным бельем, ночными сорочками в кружевах, тонкими шелковыми блузками и роскошными шуршащими юбками. |