И опять Гоша явился в день ее выписки — то ли угадал, то ли его кто-то проинформировал. Увидев его на пороге, Серафима задохнулась от радости. Наконец-то! Не зря надеялась!

- Завтра суд, — с ходу заявил муж, не поздоровавшись и не собираясь раздеваться.

- Какой суд? — опешила она.

- Я же тебя оповестил, что подаю на развод.

Сима открыла рот и забыла его закрыть. Так и стояла в прихожей, ловя ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

- Так ты не передумал? — наконец вымолвила она.

- С какой стати?

Гоша говорил непривычным, агрессивно-напористым тоном, а Серафима воззрилась в немом изумлении — это ее муж? Это он с нею так разговаривает? Это он о разводе сообщает так, будто нужно всего лишь сходить в магазин и купить ему новые ботинки?

- Почему ты со мной так разговариваешь?

Сима все еще надеялась, что ее любимый муж улыбнется, рассмеется, отшутится — мол, как я тебе в образе жестокого и беспощадного, а? Но надежды не сбылись.

- А как я должен с тобой разговаривать, если ты несешь ерунду? Я тебе сказал, что завтра состоится суд, а ты спрашиваешь, не передумал ли я. Мог ли я передумать, если специально приехал поставить тебя в известность?

Все в Гоше ей было непривычно — и интонации, и манера говорить, и этот жесткий взгляд, и твердо сжатый рот.

- Уходи, — сказала Серафима. — Придешь, когда осознаешь, как жестоко и несправедливо ты поступил.

- Не забудь — завтра в одиннадцать часов, Лефортовский народный суд, судебный зал номер пять на третьем этаже, — проигнорировав ее упрек, напомнил непробиваемый эгоцентрист Георгий Новицкий, привыкший ставить собственные интересы на первое место и всегда получать желаемое, вне зависимости от мнения других людей. Вот и сейчас его ни чуточки не волновало состояние больной жены. Весь разговор — если можно назвать этот обмен фразами разговором, — занял всего несколько минут. Он даже не пожелал войти в квартиру, не снял пальто. Пришел, сообщил супруге о времени судебного заседания, не задумываясь, что она при этом чувствует, не поинтересовавшись ее здоровьем, нахамил и ушел.

Сима в изнеможении опустилась на пуфик — еще не раз в будущем ей предстояло без сил сползать на этот темно-зеленый пуф, который много-много лет назад купила ее мама, — и просидела так до прихода дочери.

- Мам, почему ты здесь сидишь? Тебе плохо? — встревожилась Регина.

- Отец приходил, — безжизненно ответила она.

- Чего хотел?

- Завтра в одиннадцать суд…

- Ну и разводись, — посоветовала Регина. — Зачем обманываться? Ты уже два месяца себя изводишь, сама на себя не похожа. Сколько можно себя терзать? Что мы, без отца не проживем, что ли? Ты богатая женщина, получишь половину всего, и пусть папик на старости лет валандается со своей потаскушкой. Катька уже украсила его рогами, наверняка не в последний раз. Помяни мое слово, мы с тобой еще посмеемся, когда он приползет, выжатый, как лимон.

- Думаешь, приползет? — с надеждой встрепенулась Серафима.

- Мам, возьми себя в руки! — одернула ее дочь. — Ты всегда была сильной, уверенной в себе женщиной, я тобой гордилась. А сейчас ты какая? Да никакая! Ну что особенного-то! Муж с тобой разводится — да миллионы людей разводятся. По статистике распадаются две трети браков. И ты думаешь, все женщины так убиваются? Да ничуть!

- Но мы прожили с твоим отцом двадцать девять лет…

- А если бы прожили три года, тебе было бы легче?

- Не знаю… — растерялась Сима.

- Представь — ты бы осталась с двумя маленькими детьми на руках, без приличного заработка, без жилья или без перспективы разменять маленькую квартиру, — что хуже?

- Мне трудно это представить, — покачала головой Серафима.