— Но в самом деле, они там не шевелятся! — сказал юный король, недовольный таким забвением правил этикета, на котором он впоследствии строил все свое величие.

— Государь, — отвечала Анна Австрийская, — господа де Ла Мельере и Гито скажут вам, что первая обязанность всякого коменданта, особенно во враждебной стране, — это опасаться всяких неожиданностей, держаться осторожно за стенами, чтобы его не захватили врасплох. Разве вы не видите на цитадели ваше знамя, знамя Генриха IV и Франциска I?

И она гордо указала на эту знаменательную эмблему, которая доказывала, что королева не обманывается в своих надеждах.

Кортеж подвигался вперед; вдруг ехавшие увидели земляное укрепление, которое, по-видимому, было сооружено очень недавно.

— Ага, — сказал маршал, — видно, комендант действительно знаток своего дела! Аванпост выбран удачно и ретраншемент ловко очерчен.

Королева выглянула из кареты, а король приподнялся на стременах.

Один часовой ходил по укреплению, построенному в виде полумесяца, которое, впрочем, казалось таким же пустынным и безмолвным, как и крепость.

— Все равно, хотя я не солдат, — сказал Мазарини, — хотя вовсе не знаю военных обязанностей коменданта, однако такое пренебрежение к особе короля кажется мне очень странным.

— Во всяком случае поедем вперед, — сказал маршал, — и узнаем, что это значит.

Когда маленький отряд подъехал шагов на сто к укреплению, часовой, до сих пор ходивший взад и вперед, остановился, посмотрел и закричал:

— Кто идет?

— Король! — отвечал де Ла Мельере.

Анна Австрийская ожидала, что при этом одном слове выбегут солдаты, поспешно явятся офицеры, опустятся мосты, отворятся ворота и заблещут приветственно поднятые шпаги.

Ничего этого не было.

Часовой отставил назад правую ногу, согнул в колене левую, уставил мушкет на сошке и, направив его на прибывших, закричал громким и твердым голосом:

— Стой!

Король побледнел от гнева; Анна Австрийская закусила губы до крови; Мазарини пробормотал итальянское ругательство, очень неприличное во Франции, но от которого он не мог отвыкнуть; маршал только взглянул на их величества, но очень красноречиво.

— Люблю меры предосторожности, когда они предпринимаются для службы мне, — сказала королева, стараясь обмануть себя. Хотя лицо ее казалось спокойным, однако в душе она начинала беспокоиться.

— А я люблю уважение к моей особе, — прошептал юный король, не сводя глаз с бесстрастного часового.

XIV

Между тем крик часового «Король! Король!», в котором прозвучало скорее обычное известие, чем знак почтения, повторенный двумя или тремя голосами, долетел до крепости. На крепостной стене показался человек, за ним выстроился весь гарнизон.

Этот человек поднял свой командирский жезл; тотчас же барабаны забили поход, солдаты взяли на караул, глухо и торжественно прозвучал орудийный выстрел.

— Видите, — сказала королева, — вот они исполняют свою обязанность. Лучше поздно, чем никогда. Поедем.

— Извините, ваше величество, возразил маршал де Ла Мельере, — но я не вижу, чтобы они отпирали ворота, а мы можем въехать в крепость, только когда их отворят.

— Они забыли отпереть их, вероятно, от изумления и восторга, потому что не ожидали августейшего посещения, — осмелился сказать какой-то льстец.

— О таких вещах не забывают сударь, — возразил маршал.

Потом обернулся к королю и королеве и прибавил:

— Позволите ли предложить совет вашим величествам?

— Какой, маршал?

— Вашим величествам следует отъехать шагов на пятьсот с Гито и с гвардейцами, пока я с мушкетерами и шеволежерами произведу рекогносцировку.