— Благодарю вас, господа, — сказал он мушкетерам, — вы вырываете меня из зубов каннибалов. Это очень хорошо с вашей стороны. Черт, если они всегда так пожирают людей, то съедят всю королевскую армию в сыром виде, когда она придет осаждать город.

Он засмеялся и пожал плечами.

— Какой храбрец! — сказали в толпе, увидев спокойствие пленника, может быть несколько притворное, и повторяя сказанную им шутку, что льстило его самолюбию. — Да он настоящий храбрец! Он ничего не боится! Да здравствует бронский комендант!

— Пожалуй, извольте, — отвечал пленный, — да здравствует комендант Брона! Мне было бы очень хорошо, если б он здравствовал.

Бешенство народа тотчас превратилось в восхищение, и это восхищение тотчас разразилось приветственными криками. Коменданту, то есть нашему другу Ковиньяку, вместо неминуемой смерти досталась настоящая овация.

Читатель, вероятно, уже раньше догадался, что это был Ковиньяк, так печально вступивший в столицу Гиени в пышном звании коменданта Брона.

Под прикрытием солдат, сохраняя крепость духа, пленник добрался до дома президента Лалана. Половина стражи осталась охранять ворота, а вторая повела его к принцессе.

Ковиньяк гордо и спокойно вошел в комнату; но надо признаться, что сердце его сильно билось, хотя наружность у него была геройская.

Его узнали с первого же взгляда, хотя толпа порядочно попортила его синий мундир, золотые галуны и перо на шляпе.

— Господин Ковиньяк! — вскричал Ленэ.

— Господин Ковиньяк — комендант Брона! — добавила принцесса. — Да это, сударь, пахнет настоящей изменой!

— Что вы изволите говорить, ваше высочество? — спросил Ковиньяк, понимая, что настала минута, когда ему как никогда понадобится все его хладнокровие и особенно весь его ум. — Мне кажется, вы изволили что-то сказать про измену?

— Да, сударь, тут измена. В каком звании осмелились вы предстать передо мной?

— В звании коменданта Брона, ваше высочество.

— Так вы видите сами, что вы предатель. Кто дал вам звание коменданта?

— Господин Мазарини.

— Тогда я говорю, что вы дважды предатель. Вы комендант Брона, и ваша рота предала Вер. Вы получили звание за этот ваш подвиг!

При этих словах глубочайшее удивление выразилось на лице Ковиньяка. Он осмотрелся, как бы отыскивая человека, к которому могут относиться эти странные слова. Но, убедившись, что обвинение принцессы адресуется исключительно ему, он опустил руки с непритворным отчаянием.

— Моя рота предала Вер? — повторил он. — И вы, ваше высочество, упрекаете меня в этом?

— Да, я; прикидывайтесь, что вы этого не знаете, притворяйтесь удивленным. Вы, кажется, хороший комедиант, но меня не обманут ни ваши слова, ни ваши гримасы, как бы они превосходно ни согласовывались.

— Я вовсе не притворяюсь, ваше высочество, — отвечал Ковиньяк. — Как могу я знать, что происходит в Вере, когда я там во всю жизнь ни разу не был?

— Неправда, сударь, неправда!

— Мне нечего отвечать на подобные обвинения, вижу только, что ваше высочество изволит гневаться на меня… Припишите откровенности моего характера то, что я защищаюсь так свободно. Я думал, напротив того, что могу пожаловаться на вас.

— На меня? Вы, сударь! — вскричала принцесса, удивленная такой невероятной дерзостью.

— Разумеется, ваше высочество, — отвечал Ковиньяк, не смущаясь. — По вашему слову и по слову господина Ленэ, находящегося здесь, я навербовал роту храбрецов, заключил с ними соглашение, которое было для меня свято, потому что было основано тоже на моем честном слове.