Нас не удивляет, что он свел счеты с жизнью тем же способом, каким умертвил Роню. В англосаксонском мире имеются исследования… суицидальное символическое признание вины…
– А свою личную вину вы признаете?
– Вы намекаете на дело, получившее вульгарное название «Кельтский круг»?…
Тойер обомлел. Зельтманн успешно озвучил свою версию случившегося и одновременно подставил себя. Не то чтобы директор вызывал у него жалость, но что‑то в этом роде сыщик ощутил – и это уже было много.
Наконец слово взял обер‑прокурор Вернц, и было заметно, что он изрядно раздражен.
– В общем, суммирую сказанное, – промямлил он. – Во‑первых, у нас нет никаких оснований предполагать, что смерть господина Нассмана наступила в результате внешнего воздействия. Во‑вторых, ряд фактов говорит о том, что он является виновником смерти Рони Дан; например, мы обнаружили в его квартире снотворное, которым была напичкана девушка. Далее будет произведено более детальное обследование места кончины пастора. Его личная жизнь отличалась некоторой сексуальной распущенностью, об этом уже замечательно и детально поведал доктор Зельтманн…
– Благодарю вас, господин Вернц, за ложку меда в бочке дегтя!
В зале уже открыто смеялись.
– В‑третьих, мы располагаем письмом Рони, которое вместе со свидетельством ее гинеколога заставляет предположить, что девушка – по каким‑то там причинам – опасалась, что беременна. В этом случае Нассману грозили скандал и потеря места службы. К сожалению, таких вещей часто хватает для того, чтобы совершить роковой шаг, и дилетантские попытки представить убийство как изнасилование только подтверждают это.
– Три ноль, – кивнул Тойер. Что же не нравилось ему в этом счете? Уж точно не то, что час Зельтманна, кажется, пробил, время его истекло. Прыжок, победа, конец.
Вернц болтал с несколькими представителями СМИ. Он повернулся спиной к директору полиции. Все остальные тоже избегали общения с директором, и тот игнорировал это с болезненной усмешкой.
Молодая журналистка, издавшая понравившийся всем возглас, подошла к Тойеру как раз в тот момент, когда он уже собирался улизнуть:
– Господин Тойер, я знаю, что пресс‑конференция закончилась, но мне хочется задать вопросы лично вам. Без микрофона, это не интервью.
– А вы кто? – строго спросил могучий сыщик.
– Я Звеня Кубицки, внештатный корреспондент… По Рейн‑Пфальцу…
Тойер неопределенно пожал плечами и кивнул. Теперь он знал имя девушки, но что из того?
– Я специально навела о вас справки. У вас репутация упрямца, который всегда действует наперекор официальному мнению. И вы часто оказывались правы, особенно в последние годы. Когда я была маленькой, по телевизору показывали процессы над Симпсоном. Он был оправдан и вышел на свободу, хотя все знали, что он виновен. Я никогда этого не забуду… Это повлияло на мою жизнь.
Тойер не терпел подобных психологических экскурсов. А что же он сам смотрел в детстве? Ах да, Лесси. Пожалуй, тот телесериал тоже повлиял на него, ведь он до сих пор ненавидит собак. Хотя он и про Флиппера смотрел фильмы…
– К дельфинам я хорошо отношусь.
– Что?!
– Какой у вас вопрос?
– Ну‑у… – Начинающая журналистка покраснела и откинула с лица прядь волос.
Он почти жалел ее.
– Если я вам скажу, что для меня в данном деле далеко не все так очевидно, как для моего шефа, вы ведь все равно не напишете об этом?
Девушка покачала головой.
– Тогда и не пишите ничего, добрый день! – парадоксально завершил он и затопал к двери. – Всего вам хорошего! – крикнул он уже через плечо. |