– С этого момента я вообще ничего не понимаю! – в отчаянии воскликнул Тойер и едва не опрокинул стол. – Я вижу перед собой чечевицу, мелкую, много.

Лейдиг оставил его последние слова без внимания.

– Думаю, кто‑то еще предпринимает шаги параллельно с нами. Сначала звонок Дану. Потом идея, которая пришла сразу троим: что человека с такой редкой фамилией можно разыскать через Интернет…

– Кто же эти трое? – проревел Тойер..

– Незнакомец, Пильц…

– А кто еще?

– Ну, вы.

– Верно. – Тойер расслабился. Он мыслил правильно, только забыл о том, что правильно мыслил.

– Вот только если это верно, – проговорил Лейдиг с некоторой опаской, – тогда этот незнакомец страшно умен. Ведь он правильно вычислил, что Пильц тоже попытается найти контакт с Туффенцамером… А… вы, например, об этом не подумали…

– Хорошо, господин Лейдиг, – скромно проговорил Тойер, – по крайней мере, теперь я все понял сразу. И есть ли на самом деле у Пильца брат? Как ты считаешь? А?

– Нет у него ни братьев, ни сестер.

Оглушенный комиссар сел на софу и уставился на стену. Стемнело, наступил зимний вечер.

Пильц, вероятно, испытывал огромный страх – перед кем‑то неизвестным, ведь он что‑то говорил Дану об этом. Почему он не сообщил правду даже старому другу? Почему ничего не сказал Туффенцамеру? Кто тот человек, который вступил в состязание с Тойером?

Почему Роня предпочла церковную общину в Старом городе, когда она могла ходить в ту, что находилась в Хандшусгейме, в пяти минутах от ее дома?

Он все глубже погружался в размышления.

Телефон, Ильдирим. Теперь сыщик по крайней мере понял, какой благой цели служила зимняя поездка в Данию, и согласился с этим.

В голосе его подружки звучало волнение.

– Похоже, что у вас действительно наметился поворот в деле. А меня не будет в городе. Хорошенькое дело. Зато этот карьерист Момзен с жадностью схватит все, что вы ему подадите на блюдечке…

Тойер засмеялся:

– Пожалуй, так даже лучше. Шильдкнехт не хочет, чтобы мы сотрудничали дальше. Она считает, что мы помолвлены…

Ильдирим молчала. Слово повторялось в натруженном сознании Тойера. Помолвка. Весна, цветы, молодость, крушение надежд при встрече с буднями, но со вкусом и достоинством. В нем слегка зашевелилась похоть…

– Ах, знаешь, я еще тут наврала… – Ильдирим, казалось, хотела покаяться, так как говорила с ним на редкость нежно. – Сначала Вернц не хотел давать мне отпуск, и тогда я сказала, что ты подарил мне поездку и что это наша первая совместная…

– Верно, – озадаченно подтвердил Тойер. – Это была бы наша первая совместная поездка.

– Ну вот, если ты появишься там на следующей неделе, ты уж…

– Ладно, навру, – пообещал Тойер не без возмущения. – Все из‑за этой поездки!

– Йокель, мне очень жаль, но я не хочу потерять Бабетту. Я боюсь…

– Ладно, ладно, навру. Нет проблем. Я люблю тебя. Я понял это в «Тойфельхофе».

– Что? Ах, не важно!.. Мы уезжаем завтра, поздно вечером… Мы увидимся до этого?

В конце концов он даже пообещал подбросить обеих в Мангейм к их поезду.

Теперь он окончательно обессилел. Поплелся в ванную, выдавил огромную порцию зубной пасты на щетку и стал ожесточенно и печально чистить зубы. Пришли эмоции, нехорошие.

Уже засыпая, он упрекнул себя в том, что ему почему‑то не жалко Пильца. А почему? Роня и Сара, две девочки, и обе мертвы? Почему?

Мир, где живет одно воронье.