— Ты глубоко ошибаешься. — В голосе ее звучала неподдельная искренность, и Норман побагровел от гнева. — Послушай, я пойду, ладно?

— Никуда ты не пойдешь! — рявкнул директор агентства с таким возмущением, словно капризная секретарша затребовала билет на Луну. — Я еще не кончил! Ты не переступишь порога моего кабинета до тех пор, пока не объяснишь все до последней мелочи! Пока не выложишь всю подоплеку гнусной интриги!

— Силой ты меня не удержишь! — запротестовала Линн, но как-то не слишком убедительно.

Странно, что он до сих пор не догадался о своей власти над секретаршей по одному-единственному факту: если бы Норман и впрямь ничего для нее не значил, она бы просто развернулась и ушла. Как можно закрывать глаза на очевидное?

— Где кончается ложь и где начинается правда?

Стороннему наблюдателю вполне могло показаться, что директор агентства образумился. Голос его теперь звучал ровно. Но лицо, обратившееся в маску, лишний раз доказывало: спокойствие это — мнимое.

— Твоя мать и в самом деле умерла? — осведомился Норман подчеркнуто любезно. — Ты и в самом деле жила в том коттедже? Или все это — часть имиджа простодушной провинциалочки?

Линн судорожно вцепилась в подлокотники кресла.

— Да как ты смеешь думать, будто я солгала о матери? — еле слышно прошептала она.

Норман пропустил вопрос мимо ушей.

— И ты действительно вот уже несколько лет живешь этакой целомудренной весталкой? Или этот маленький штрих рассчитан специально на меня?

— Я не обязана отвечать на твои вопросы!

Линн чувствовала, что теряет сознание: поток нелепых обвинений причинял невыносимую боль, но встать и уйти… навсегда уйти из жизни Нормана Дейла недоставало сил. Неужели они и впрямь расстанутся? Не лучше ли сознаться во всем, сказать Норману о своей любви, положить конец нелепому спектаклю?

Но одна эта мысль внушала панический страх. Ведь, открыв правду, она окажется всецело во власти человека, который чужд милосердию… Кроме того, не поздно ли каяться? Шеф, чего доброго, усмотрит в признании очередную уловку опытной интриганки. Мосты сожжены, стоит ли их восстанавливать? К прошлому возврата нет.

— Больше всего на свете я ненавижу… знаешь кого?

Понимая, что вопрос риторический, Линн даже не попыталась сформулировать ответ. Она нервно откинула прядь со лба и подняла взгляд.

— Интриганок. Женщин, которые плетут интриги, просчитывают ходы, лгут и обманывают! — Норман с досадой стукнул по столу ручкой. — Просто не верится, что я позволил такой мерзавке обвести себя вокруг пальца!

— Мне очень жаль, — прошептала Линн, извиняясь за все то, в чем не могла оправдаться.

— Вот и отлично, — холодно отозвался шеф. — До чего приятно думать, что и тебе несладко приходится.

— Ах вот что тебя мучает… — тихо проговорила Линн. — Не то, что ты меня больше не увидишь, нет; тебе всего-навсего неприятно чувствовать себя одураченным!

— Чувствовать себя одураченным? — Норман резко подался вперед, и Линн мысленно порадовалась ширине стола. — Ты смеешь намекать, что я, мол, не прав? После того, как ты на моих глазах обнималась с этим Монкфордом? После того как ты сама призналась, что переспала с ним?

Линн убито вздохнула. Слова не шли с языка.

— Ну так и бери его себе со всеми потрохами! Подумать только, а я-то, идиот, еще пытался предостеречь тебя против этого ничтожества!

Лучше бы против себя предостерег, подумала Линн.