Мы посылали его в лучшие учебные заведения. Ты дала ему все, что в твоих силах. Несмотря на то, что с ним случилось, он вырос тем парнем, который до безумия обожает свою мать, так сильно, что даже не попросил ее убрать эту дурацкую картину напротив его двери. Это след, который ты оставила у него в душе, Эм. Не те десять минут, когда мы искали его повсюду. И не то время, когда он уехал на лето в замок Карлайл после того, как сам умолял нас отправить его туда. Ты не могла знать.
И как только произнес эти слова, я понял, что тоже не сумел бы ничего предотвратить.
В случившемся не было моей вины, я пытался защитить своего сына со свирепостью тысячи пылающих солнц. Я знал это, потому что сам подвергался насилию.
Совсем иначе, но тем не менее.
– Лучшее, что мы можем для него сделать, – это притвориться, что этого никогда не происходило, что ты все еще ничего не знаешь. Позволь ему сохранить достоинство, Эм. Это самое важное, что может быть у молодого человека. А теперь давай поедем домой и оставим двух голубков разбираться между собой. Нам все равно придется сюда вернуться, чтобы посмотреть его выставку.
Я поднял ее на руки и понес в спальню.
Моя награда.
Моя девочка.
Мое сердце.
Мое все.
Глава 27
Ленора
Весь двор был полон ими.
Плакатами с изображением моего улыбающегося дяди Гарри Фэрхерста, с подписью: «Разорви меня, если я причинил тебе боль».
Идея заключалась в том, чтобы позволить людям высказаться, не ожидая, что они выйдут вперед и признаются в том, что все еще считается постыдным и унизительным в нашем обществе. Для меня признание себя жертвой сексуального насилия считалось довольно смелым шагом, но я понимала, что это личное дело каждого, как он справляется со своей трагедией.
Распечатав сто пятьдесят копий плакатов, я развесила их по всей школе Карлайл. Уже к следующему утру многие плакаты были разорваны на части. Некоторые поступили иначе: добавили к портрету Гарри гитлеровские усы, рожки или прыщи на лице.
Всю ночь я развешивала эти плакаты. Уже на рассвете я пешком отправилась в центр города, взяла себе кофе и выпечку и вернулась в замок. Вот тогда я и увидела, что сделали с плакатами студенты.
Я заглядывала в классы, спускалась в подвал, распахивала двери офиса на главном этаже, где работали сотрудники.
Гарри Фэрхерста нигде не было видно.
Как и Вона Спенсера.
Мое сердце бешено колотилось в груди. Я завернула за угол в сторону кабинета Гарри, несмотря на то, что он пропустил свой урок, и уже собиралась открыть дверь, когда чьи-то пальцы сомкнулись на моей руке. Я оглянулась ровно в тот момент, когда меня втолкнули в пустой кабинет. Дверь захлопнулась. Передо мной стояла Арабелла, на ней все еще была пижама, а ее волосы в беспорядке разметались по плечам.
– Привет, мусор, – пропела она своим фальшивым веселым голосом.
Арабелла выбрала не то место и не то время, чтобы связываться со мной. Я и так находилась на грани, воевала с отцом, ужасно беспокоилась за Вона и за то, что он собирался совершить, и кипела от ярости из-за моего дяди. Она только что подлила масла в огонь, который уже вовсю полыхал и вышел из-под контроля.
– Подумала, это прекрасная возможность сказать тебе, что я решила уехать до того, как начнется эта дурацкая выставка. Рафаэль надоедает мне до смерти, твой отец просто отстой в постели, а Вон просто исчез… – Она хотела закончить предложение, но я не позволила ей.
Я набросилась на нее, как дикая кошка, выпустив когти и толкая ее на пол. Она упала с глухим стуком, крик сорвался с ее пухлых губ. Я села на нее сверху, как Вон делал много раз, когда хотел обездвижить меня. Арабелла потянулась к моему лицу, и я прижала ее запястья к бокам. Я не могла поверить в то, что способна на такое, но я действительно сделала это. |