|
Все, кто мог смотреть, смотрели на него. Тони лежал на четвертом этаже; этаж охранялся полицейским постом - два пожилых, черных от усталости сержанта с автоматами подпирали собой дверь - даже в самый острый момент Присяжни, а потом сменивший его подполковник федеральной полиции Пратт не снимали пост - хотя теперь это не имело, наверное, никакого смысла. В палате на четверых лежало тринадцать человек, пробраться между койками было почти невозможно. Повязка на голове Тони пропиталась кровью - хирург сказал, что так надо, пусть оттекает, не пугайтесь. Глаза были открыты. Когда Андрис попал в поле его зрения, он сморщил лицо в улыбке.
- Привет, - сказал Андрис. - Молчи. Говорить буду я. - Х-х-х… - выжал из себя Тони. - У-ить-са… - Увидеться? - переспросил Андрис. Тони согласно мигнул. - С ней? - Тони опять мигнул. - Очень сложно. В городе особое положение, проход только по пропускам. Дня через два - можно будет устроить. Хорошо? Тони молчал, глядя в потолок. Потом чуть качнул головой. - Если ты опасаешься за себя, - сказал Андрис, - то зря. С тобой все в порядке. Через неделю сможешь ходить. Может оказаться так, что я уеду, не дождусь твоей выписки - вот тут записаны все мои координаты, приезжай. Очевидно, тебе понадобится дополнительное лечение, я устрою. Жить будешь у меня. Сообщить твоим родителям, что ты прооперирован? Нет? Сам сообщишь? Хорошо. Что тебе еще сказать? Кажется, мы с тобой оказались правы… в основном вопросе. Вот и все. Ладно, поправляйся. Я пойду. Он похлопал Тони по плечу, встал и пошел к выходу. Ничего нельзя сделать, сказал он себе. Ты же понимаешь - ничего. Даже нельзя остаться здесь, при нем… Дремучие инстинкты: хочется, чтобы все было здорово, и тогда можно будет лечь на горячее сиденье грузовика или на груду палых листьев - и лежать, вдыхая запах свежести и тлена - такая смесь… Хочется, чтобы все было хорошо, даже если все плохо и, вероятно, будет еще хуже… Цугцванг, подумал он. Но очень хочется выиграть. Или хотя бы - вничью. Вничью - с судьбой… Час назад столичное телевидение внезапно прервало передачи. Через несколько минут на волнах радио началось завывание глушащих станций. Телефонная связь отключилась. А десять минут спустя над городом прошло звено боевых вертолетов. - Все это весьма тривиально, дорогой мой Ольвик, - сказал Линдерман, пожевывая заушник очков. - Притом учтите, что это фрагментик большого явления. Для того, чтобы цыпленок вылупился, скорлупа должна разлететься вдребезги. Так вот это - одна из трещинок… - Скорлупа - это мы? - спросил Андрис. - Именно. Мы - скорлупа. Нас видно, мы ощутимы, по нам можно судить о форме предмета, его консистенции, цвете… Так вот, я о другом. Человек вообще гораздо сложнее и тоньше, чем он может себе позволить. Я имею в виду тело. Наши глаза воспринимают отдельные кванты света. Ухо способно воспринимать и инфразвук, и ультразвук. Нос, рецепторы носа ничуть не уступают собачьим. И так далее. Мы сами излучаем свет, радиоволны, имеем магнитное поле, электрическое, звучим во всех диапазонах - я уже молчу о сумасшедшем букете запахов. Да, мы все это не воспринимаем - сознанием, корковым концом анализатора. Но за подсознание я не поручусь. Возьмем самое грубое - феномен толпы. Люди в толпе звереют. Почему? Звуки и запахи. Сознание отключается, активизируются программы подражания. Или, скажем… Открылась и закрылась дверь наверху, по лестнице застучали каблуки. Андрис потянул из кобуры револьвер. Впрочем, походка была знакомая - Юсуф. - Это я, - сказал Юсуф из-за угла. |
