-  В том-то и беда, - сказала Марина. - Взять несчастных откатников…

    -  Вы думаете - это вы? В смысле - он… киборг?

    -  Конечно. Ненарочно, просто резонанс… а, может быть, и раздражали - отмахнулся…

    Все замолчали. Юсуф молча подошел к компьютеру, ввел дискетку, стал ждать. Компьютер попискивал. Линдерман надел очки, тоже встал, прошелся по комнате. Потом вернулся, спросил:

    -  Марина, извините, но, может быть… Когда вы собираетесь в следующий раз?

    -  Сегодня, - сказала Марина. Посмотрела на часы: - Через три часа. Скоро надо выходить.

    -  А вы никогда не пробовали - не пойти?

    -  Пробовала, - сказала она со странным выражением. - Больше не пытаюсь. Даже думать об этом… - она провела рукой по лицу. - Нет.

    -  Тогда, если вы позволите… - Линдерман потеребил себя за ухо, - вы же понимаете - практика - критерий истины… - он выглядел очень смущенным.

    -  Только не требуйте от меня согласия, - сказала Марина.

    -  Извините, - сказал Линдерман. - Я все понимаю.

    -  Не надо, - нервно сказала Марина. - Ради всего святого…

    Андрис подошел к Юсуфу. Юсуф обернулся.

    -  Хотел посмотреть, что в аэропорту. Но такая защита - не пробраться.

    -  Возьми, - Андрис отдал Юсуфу «Корвет» и дискеты. - Спрячь, что ли… не знаю. Разберешься. Пароль я ввел новый. «Ольвик». Запомнишь, надеюсь?

    -  А ты?

    -  Пойду с ними.

    -  Думаешь, что-то можно?..

    -  Нет. Не думаю. Пойду просто так. Не знаю, зачем.

    -  Аллах вам судья, - сказал Юсуф мрачно. Вдруг его перекосило: - Как же все… гнусно, гнусно, гнусно! Я как в паутине, как… - он хватал ртом воздух - как рыба.

    И вдруг Андрис почувствовал, что ему страшно хочется ногтями скрести лицо, горло, руки, отдирая что-то налипшее, нечистое, едкое - он еле сдержался и только провел ладонями по лицу. Пот. Просто пот…

    Линдермана он потерял в первые же секунды - и не скоро вспомнил о нем, сопротивляясь тому, что выталкивало, гнало, давило и скручивало его… труднее всего было, когда он, преодолев секундное оцепенение от неожиданности, попытался сопротивляться: вцепился в тонкие стволы орешин и решил не поддаваться ничему… Он продержался недолго: накатывающий волнами чудовищный смрад парализовал дыхание, и тошнотная слабость растворила ноги - на миг он ощутил себя висящим над черной бездной, и руки судорожно сжались на пульсирующих стволах, и тут же из стволов полезли шипы, прорастая сквозь ладони, не слишком больно, но мучительно страшно, - и руки вдруг стали растягиваться, как резиновые, сильнее, сильнее - и он понял, что сейчас, сейчас - камнем из рогатки - туда… в мерцающий сиреневый свет… ужаснее этого не было ничего - упасть в свет… рухнуть в него, и, проламывая… с тихим шорохом… кто-то кричал на одной ноте: а-а-а-а… и справа, и слева было черно, и только впереди свет, и в этом свете, не касаясь травы, скользили, преломляясь, сиреневые тонкие тела, сплетались и исчезали, исчезали… Он разжал руки - и тут же лес потек мимо него - туда, к свету, и свет стал удаляться, удаляться, пока не исчез… Потом он лежал, перевалившись через поваленное дерево, и мучительно пытался из себя что-то извергнуть - ничего не было в желудке, и только боль… непонятное, ничем не объяснимое омерзение - из каких-то древнейших запасов памяти… Он пытался взять себя в руки - и выскальзывал, дрожа и выстанывая: «Не хочу… не хочу… не хочу…»

    Он пришел в себя сразу и на всю глубину.