И все получилось хорошо, и никто ее не видел, только следующим утром деревня была потрясена: над зацветшими в одночасье садами — ну, где это видано, чтобы вишни, яблони и черемуха в один день зацветали! — вдруг закружились стаи сказочно красивых бабочек, которых детвора с визгом ловила и засушивала для уроков биологии, которые вел Иван Алексеевич Нифонтов. И еще их ловили множество птиц, среди которых были и синицы, и голуби, и простые деревенские воробьи, которым гербарии не требовались, а постоянно хотелось есть. А после полудня бабочки собрались в одно огромное разноцветное облако, которое поднялось в небеса и улетело куда-то в направлении юга.

— За руку не держалась! — хмыкнул пьяный по своему обыкновению дядя Петя, — Слышь, Линка, завтра с похмелуги приду лечиться, готовься!

— Пьяный дурак! — сказала ему мать Лины. — Кто тебе сказал, что девочка к этому имеет отношение? Как она могла сделать, по-твоему?

— Знаем, знаем, — сказал дядя Петя и попросил у матери Лины червонец до понедельника. Никакого червонца он, конечно, не получил, у них у самих в доме денег мало было, чтобы червонцы разным пьяницам дарить — все знали, что дядя Петя никогда долгов не отдает.

Разговоров об облаке из бабочек хватило на неделю.

— Это не ты? — спросила с нетерпеливым любопытством Аня Укустова.

— Откуда? — сказала Лина.

А зачем ей было признаваться? Ее и так уже ведьмой считали, зато боялись и не любили. Зачем разговоров прибавлять?

— Красиво было, — вздохнула Аня. — Первый раз в жизни разноцветное облако видела.

А Лина из этого разговора уяснила, что надо быть осторожнее. Доброта добротой, а привлекать к себе внимание тоже не стоило. Это хорошо, что на этот раз ее никто не видел, но могло и иначе случиться.

— Линка, Линка, — вздохнула мать. — Что ж ты делаешь? Спалят ведь, запросто спалят!

Она заплакала, а Лина пошла на речку Быстравку — купаться.

Последнее время купалась она одна, в стороне от остальных. Взрослые смотрели на нее с любопытством и некоторым страхом, детей, которые к Лине тянулись, они испуганно одергивали — нечего с ведьмой играть. Не открыто, конечно, а когда девочка не видела. И правильно. Кто же будет с ведьмой ссориться? Себе дороже выйдет.

А Лина постепенно привыкала к одиночеству. Больше всего ей нравилось вечерами лежать в пахучем сене, смотреть на разноцветные драгоценные россыпи, вспыхивающие в сухой ломкой траве, и слушать пояснения неведомого голоса, звучащие в ее голове. Голоса были разные — звучные, звонкие, глухие, сипловатые — словно каждая травинка о себе сообщить торопилась. Постепенно Лина научилась разбираться в светящихся травинках, отличать одну против другой.

— А плакун-трава, — сообщал тихий голос, — собирается утренней зарею в Иванов день. Без железных орудий, а лучше руками требуется вырыть из земли корень. Приводит она в страх и покорность нечистых духов, смиряет их и делает покорными воле колдовской. Можно плакун-травой изгонять домовых, нечистую силу, что клады сторожат…

Рядом завозились, тихонько кто-то вздохнул, кашлянул робко:

— Домовых изгонять… Ну, прогонишь домовика, кто за домом смотреть будет? Кто стреху поправит, кто фундамент подновит, мышей ночью погоняет, крыс к люльке не пустит?

Лина даже не испугалась, просто руку протянула, нащупала маленькое мохнатое тельце с бешено бьющимся сердечком.

— Да кто тебя гонит? — спросила она. — Ты ведь не безобразник, зря шалить не будешь и пугать от скуки? Сиди уж…

— А я думал, бабка вернулась, — кто-то свернулся калачиком в подоле Лины, едва не мурлыча по-кошачьи.