Повзрослеть она хотела и поехать в город, чтобы выучиться на доктора. Откуда у нее появилось такое желание — понять нетрудно, ведь каждый ребенок мечтает стать взрослым. А что значит взрослость? В первую очередь это самостоятельность в поступках и полная независимость от других. И желание стать доктором вполне объяснимо — с такой профессией тайные знания скрывать легче, доктор всегда может объяснить, что учился у иностранных и никому неведомых авторитетов, ну хотя бы у тибетских знахарей или ненецких шаманов. Люди всегда верят, что чужие тайные знания безобиднее местных. Если это соседка, так обязательно ведьма, а если с Тибета — знаток неведомого и тайного.
Погуляв по лесу, Лина возвращалась к реке.
Напротив села посреди речки Быстравки лежал огромный камень. Старики говорили, что камень когда-то давным-давно упал с неба. Постепенно он врос в каменистое речное дно, оброс в водяной части водорослями и был теплым — даже зимой, а они на Вологодчине немалые, так вот, даже зимой на том камне снег таял и темная ледяная вода вокруг бурлила, хотя речка к тому времени промерзала чуть ли не до дна. Зимой камень этот напоминал горб медведя, и потому называли его жители деревни Косолапиком. Было забавно сидеть на камне и заставлять мальков, очищающих камень от тины, выделывать в воде разные фигуры, от которых рыбы шалели и забывали, зачем они к камню приплыли.
А потом приходилось возвращаться домой.
Правда, и там находились дела — корову погладить и дать ей пучок специально подобранных травок, от которых молоко становилось сладким и густым, а сливок, если оставить молоко на ночь, собиралось в ладонь толщиной. Молоко Красавки было гордостью матери, его и учителя Кудратовской средней школы брали, и нянечки межрайонной больницы из соседнего Макарово приходили — просили и себе и больным. А корова была одна, и молока на всех не хватало. Сначала даже очередность пытались установить, но потом одумались и стали брать, кто успеет да вовремя придет.
А еще можно было поиграть с домовым, дав ему клубочек из разноцветных ниток мулине. Домовой начинал резвиться, пока не запутывался нитками, и тогда его можно было брать голыми руками, но Лина просто сажала его под печь и ставила туда же блюдечко молока, которое Седик, как всячески уважающий себя домовой, ужасно любил.
Иногда он рассказывал Лине странные сказки своего племени. Садился ночью в изголовье, маленькими мяконькими ручками начинал перебирать ее волосы, заплетая и расплетая косички, и тоненьким, почти неслышным голосом начинал:
— Жила-была нежить, звали ее Новгутамилиносом. И могла эта нежить многое, ведь жила она не в пространстве, а во времени. Что для нас верста, то для нее один час, что для нее столетие — для нас расстояние от Москвы до Вологды. И решила нежить сбегать туда, где звезда над миром стояла размером с яблоко. Время то было жестокое, в те времена первый раз исчезли с Земли люди. Было на Земле тихо и спокойно, все вокруг красным-красно, только мелкие хищники бегают и муравьи размером с коня…
Лина засыпала быстро — уставала она за день, а потому никогда не слышала сказки до конца, а когда вечерами просила досказать ей уже рассказанную сказку, домовой Седик принимал озабоченный вид и говорил, что это сказка для ночи и сейчас ее рассказывать просто нельзя — недли могут подслушать.
Глава третья
А в конце лета неожиданно выяснилось, что Лине обязательно надо уезжать.
Мать устала от нападок соседей, а может, просто решила, что в деревне Лине трудно будет жить, вот и устроила дочку в городской интернат на улице Бажова. В нем Лине предстояло учиться и жить до окончания школы, и это значило, что все прежнее остается в деревне — и худое, и доброе — а в Вологде будут у Лины новые впечатления и новые друзья и подружки, а все неприятное потеряет свой смысл. Да к тому же мать считала, что в отрыве от деревни и леса дочка ее изменится, может, забудет даже о даре, что бабка ей по старческому своему недомыслию передала. |