|
«Да, детка, так, хорошо, иди, иди ко мне, можно, вот так», и потом словно мир рушится и огненная волна разбивается, накрывая его, крутя и крутя в вихре невыносимого, немыслимого наслаждения, не отпуская, не оставляя его, и он вскрикивает, а она ласково и негромко вторит ему, мурлыча: «Да, детка»; его поглотил океан наслаждения, и где-то высоко над ним, над пучиной, несется его долгий вскрик, он чувствует, как душа вырывается из тела и мчится куда-то, а он тонет, и она говорит: детка, и когда, наконец, он приходит в себя, это как вынырнуть из глубин на белый песок, в белую бухту ее тела — шеи, белых грудей, гладкого, как атлас, живота, и капельки их пота, как белый влажный песок, а лицо ее горит, и в глазах слезы. Черные волосы мокры от пота и липнут к ее шее, он видит эти глаза, ищущие его взгляд, и только тогда может перевести дыхание.
Хочется плакать. Его слезы капают ей на шею, грудь; она крепко обнимает его, прижимает к себе, а он рыдает, оплакивая все эти двенадцать никчемных лет.
95
Просыпается Джек в постели Летти. Поначалу в мозгу рождается нечто вроде: «Куда это меня занесло, черт возьми?» — но, уловив аромат мексиканского кофе, он тут же вспоминает. Он вскакивает с постели и идет в кухню, а она уже там, стоит возле тостера, пьет очень крепкий кофе. — Я не делаю этих яичниц с беконом, — говорит она, — но могу предложить тосты и кофе. — Прекрасно. Он плюхается на табуретку в выемке кухонной стойки и смотрит в окно. Поросший старыми дубами склон сбегает вниз к просторному лугу. За изгородью пасутся лошади. — Это твои? — спрашивает Джек. — Соседа, — говорит она. — Иногда я их беру у него, чтобы поездить верхом. Ты ездишь верхом? — Только на сёрфинговых досках, — отвечает он. — Каждый скачет, как может, — говорит она, передавая ему тарелку с намасленными тостами. Она сидит рядом с ним на такой же табуретке. — Что собираешься делать сейчас? — Поеду в офис, — говорит он, — и разберу свой стол. — Думаешь, они действительно тебя уволят? — Если не уволят, я уволюсь сам, — говорит Джек. — Не стоит этого делать, — говорит она. — Стоит. Они продолжают сидеть и смотреть в окно. Как здесь красиво, думает Джек. Деревья и луг. И горы вдали. После нескольких минут молчания она говорит: — Ты можешь вернуться сюда. — Ты не должна считать… — Дом пора ремонтировать, — говорит она. — Ты мог бы этим заняться. Знаешь, починить кое-что, наладить… — И спать с тобой заодно. — Ну уж это как дополнительное вознаграждение. — Для меня. — Ты сама галантность. Опять кофе, опять молчание, опять взгляд в окно. Потом она говорит: — Это серьезное предложение. — Серьезное? — Искреннее, — говорит она, потупившись и глядя в чашку. — Довольно неожиданное. Но посуди сам, разве часто выпадает шанс начать все заново? Я и себя имею в виду. — Ага, — говорит он. — В равной мере. А сам думает: ах ты, романтически настроенный болван! В равной мере. Но это же просто ход. — Так как? — спрашивает она и на этот раз поднимает на него глаза. — Ну да… — И знай, — говорит она, — предложение мое серьезное и искреннее. — Спасибо, — говорит он. |
