Психиатр мог бы найти какие‑то ответы. Сам Виктор не мог найти ни одного. Он приходил в гнев, когда думал о своем гневе, в панику и замешательство, когда пытался разобраться в своей панике. Иногда он думал о своих чувствах как о симптомах какой‑то инфекции, так как они не могли перейти к нему по наследству, не могли быть вызваны жестоким обращением или небрежением родителей в детстве. В тюрьме большую часть времени, больше всех других эмоций он испытывал жалость к себе.

Однажды его вызвал начальник тюрьмы. Виктор подумал, что, возможно, для сообщения, что больному отцу стало хуже или даже что он умирает. Но отец прожил еще пять лет. Надзиратель привел его в кабинет начальника и сел на стул, специально для него предназначенный. Стул стоял между Виктором и начальником тюрьмы, а последний на всякий случай был защищен большим дубовым столом. Надзиратель расположился на стуле так, как сидят надзиратели и полицейские, когда чего‑то опасаются или за кем‑то наблюдают: совершенно бессмысленное выражение лица, спина напряжена и выпрямлена, ноги широко расставлены.

– Так, Дженнер, – заявил начальник, – мы подумали, что тебе, возможно, будет интересно узнать о состоянии детектива‑сержанта Флитвуда. Я прав?

– Да, сэр, – выдавил Виктор. Что еще мог он сказать? Ему хотелось бы ответить, что его это не интересует. Хотелось бы схватить чернильницу со стола и запустить ею в голову начальнику, увидеть, как чернила капают, словно черная кровь, с его подбородка на безупречно чистый воротник. Но он хотел получить максимальное снижение срока наказания. В те дни он стремился выйти на волю.

– Сержант Флитвуд уже год как находится в больнице Сток‑Мандевилл. Это ортопедическая больница, а это, как ты понимаешь, означает, что она специализируется на повреждениях позвоночника и конечностей.

«Ортопедическая» означает совсем другое. Корректировку деформаций. Однако начальник был невежественным мерзавцем и разговаривал со всеми так, словно они были неграмотными тупицами.

– Рад сообщать тебе, что он сделал большие шаги… – Начальник, видимо, понял, что сказал нелепость, сделал паузу и откашлялся. – Разумеется, он не может самостоятельно передвигаться, но есть надежда, что со временем у него получится и это. Он в хорошем настроении и скоро выпишется из больницы, чтобы отправиться домой.

– Спасибо, сэр, – сказал Виктор.

До суда, находясь под арестом, он читал в газетах материалы о сержанте Флитвуде, но никогда не испытывал к нему жалости, лишь презрение и злобу. Если бы этот полицейский был разумнее, он бы не только внимательно его выслушал, но и поверил… Если бы полицейский поверил Дженнеру, когда он сказал, что пистолет настоящий, то был бы сейчас здоров и бодр, вел бы нормальную жизнь и выполнял бы свою работу. Но он не слушал, и Виктор потерял голову. Так всегда бывало в минуты сильного стресса или когда на него давили. Он терял голову, впадал в панику и после ничего уже не соображал. Вот почему было несправедливо обвинять его в попытке убийства и судить за это. Он не собирался не только убивать, но даже калечить Флитвуда. Его опутала паника, словно оголенные электрические провода, они кололи его, доставляли нестерпимую боль, вызывали дрожь во всем теле, и именно они заставили его в конце концов спустить курок. Лишь так он мог описать охватившую его тогда панику: одежда, прошитая электрическими проводами.

В одной из популярных бульварных газет ему попался сентиментальный очерк о Флитвуде. Там говорилось, что его зовут Дэвид, что ему двадцать восемь лет (тот же возраст, что у Виктора) и что он помолвлен с девушкой по имени Диана Уокер.