Машину они проверили первым делом. Перед тем, как отбыть на своем вертолете в столицу, генерал обещал, что первая группа курсантов прибудет не позднее завтрашнего утра. «На рассвете», – сказал он, и в этом, по крайней мере, можно было не сомневаться: в том, что касалось повседневной жизни полигона – расписания работы, сроков поставки горючего, продовольствия, запчастей и боеприпасов, – его превосходительству смело можно было верить. Поскольку группа местных танкистов должна была появиться на полигоне прямо с утра пораньше, затеянная Гриняком проверка не вызвала у охраны ни малейшего подозрения. Танк был просто предметом, который эти парни сторожили, экипаж к нему прилагался, а как они там взаимодействуют, что делают, никого не интересовало до тех пор, пока «орел» оставался на своем месте под навесом.

Двигатель был исправен, уровень масла и охлаждающей жидкости в норме; солярки в баках плескалось километров на сто хода («Хватит с головой, – заметил Сумароков, – уйти дальше все равно не дадут»), а отсек для боекомплекта к удивлению экипажа оказался набит под завязку. Видимо, тот, кто остался здесь за главного после отстранения от дел проштрафившегося Липы, от нечего делать занимался поддержанием танка в полной боевой готовности.

Судя по некоторым признакам, попытки самостоятельно освоить сложную науку управления напичканным электроникой современным боевым аппаратом все-таки прекратились не до конца: кто-то явно пробовал оружие, в том числе и пушку, о чем свидетельствовала появившаяся на противоположном краю ущелья свеженькая, с пылу, с жару каменная осыпь. В нескольких метрах от осыпи, перекосившись на спущенных шинах, стоял покрытый ровным слоем желтовато-белесой пыли грузовик – армейский «Урал» повышенной проходимости с выбитыми стеклами, помятой кабиной и изодранным в клочья тентом, остатки которого печально свисали с покореженных, погнутых, торчащих вкривь и вкось стоек. Осыпь при этом выглядела основательно развороченной, из нее торчало несколько ломов, у скалы стояли и валялись лопаты. Сумароков предположил, что эта осыпь и покалеченный грузовик в течение некоторого времени составляли одно целое, и что было это совсем недавно – возможно, буквально вчера, а то и сегодня утром. «Черти безрукие, – заключил он тоном, каким ставят неутешительный диагноз. – Их счастье, что Аморалес этого не видел!»

Прикончив поздний ужин и выкурив напоследок по сигаретке, они отправились на покой. Под потолком шелестел, нагнетая в спальный отсек балка холодный воздух, кондиционер, снаружи доносились стрекот каких-то насекомых, протяжные жутковатые крики ночной птицы, да изредка – хруст мелких камешков под ногами неторопливо прохаживающегося взад-вперед часового.

Перед ужином Сумароков битый час обследовал балок на предмет скрытых камер и микрофонов, но так ничего и не нашел. Это, по его мнению, не означало, что микрофонов нет, но Гриняк, которому лень было простукивать стены, ползать под низкими складными кроватями и ковырять ногтями обшивку, его успокоил. Все на свете имеет конец, в том числе и слежка за людьми, сказал он. Тут, на полигоне, русского никто не знает, а прибор, способный без проводов транслировать поступивший с микрофона сигнал в Каракас или хотя бы в Сьюдад-Боливар, должен иметь весьма солидные размеры.