|
Порой казалось, что у сидящего между двумя шарами разноцветные щеки - одна зеленая, а другая розовая. При таком освещении совершенно невозможно было разглядеть лица, разве что они были совсем рядом. У девушек помада приобретала черный оттенок, и в мерцающем свете одна половина лица багровела, а другая казалась принадлежащей утопленнице. Все это выглядело жутковато, словно на полотне Эль Греко, написанном при лунном свете на кладбище с разрытыми могилами в горящем городе. Зал невелик, примерно 60 квадратных футов. В нем было расставлено около 50 столиков, и посетители набились, как сельди в бочке. Было жарко, воздух стал плотным от дыма и запаха пота - резкого запаха двух сотен черных тел. Шум стоял страшный - какофония негритянских голосов, веселая болтовня людей, пришедших как следует поразвлечься - возгласы, переклички через весь зал, громкий хохот. - Вот это да, смотри-ка, кто пришел! - Где ты пропадала все это время, малышка? - Истинная правда. Да это же Пинкус. Эй, Пинкус, здорово. - Иди сюда. - Ну-ка, ну-ка, да говорю же тебе (звук удара). - А где Джи-Джи? Эй, Джи-Джи, покажи-ка, что у тебя там. Время от времени на площадку выскакивали мужчина или девушка и принимались отплясывать соло. Их друзья ладонями отбивали ритм. Шум, крики, свист. Если плясала девица, кричали: «А ну-ка, давай голышом, задай жару! Давай, давай!», - и тогда появлялся ведущий и под громкий смех и крики присутствующих очищал площадку. У Бонда на лбу выступили капли пота. Лейтер нагнулся к нему и, сложив руки трубой, проговорил: «Три выхода. Передний. Служебный - прямо за нами. И еще один - за оркестром». Бонд кивнул. Сейчас это для него не имело значения. Для Лейтера тут не было ничего нового, но для Бонда это была возможность прикоснуться к сырью, с которым работал Бит Мэн. Он словно разминал в руках глину. Шаг за шагом сегодняшний вечер облекал в плоть те досье, которые он изучал в Лондоне и Нью-Йорке. Даже если не удастся рассмотреть мистера Бита вблизи, все равно, думал Бонд, время даром не потрачено - ситуация ему почти ясна. Он сделал большой глоток виски. Раздался взрыв аплодисментов. Ведущий вышел на площадку. Это был высокий негр в безукоризненном фраке с красной гвоздикой. Посередине площадки он остановился, подняв руки. Свет падал только на него, остальная часть зала погрузилась во тьму. Наступила тишина. - Друзья, - провозгласил ведущий, обнажив ряд золотых и белоснежных зубов, - мы начинаем! Он повернулся налево, прямо в сторону Бонда и Лейтера, и выбросил вперед правую руку. Загорелся еще один шар. - Мистер Джанглз Джэпет со своим оркестром! Снова аплодисменты, шум, свист. Луч света выхватил четверку ухмыляющихся негров в пламенеюще красных рубахах и брюках колоколом. Перед каждым конусообразная подставка с мембраной из сыромятной кожи наверху. Барабаны были разного размера. Все четверо были жилистые, сухопарые. Один, тот, перед которым стоял турецкий барабан, привстал и, сомкнув над головой руки, помахал приятелям. - Барабанщики-шаманы с Гаити, - прошептал Лейтер. Наступила тишина. Кончиками пальцев барабанщики начали отбивать медленную румбу. - А теперь, друзья, - объявил ведущий, все еще глядя на музыкантов, Джи-Джи, - короткая пауза, - СУМАТРА!!! Последние слова потонули в реве. |
