– В том-то и дело, коллега, что Мария Ильинична была совершенно нормальной, вполне здоровой девушкой, без каких-либо признаков душевных отклонений.

– А вы что скажете, сударыня?

– Ах, Боже Ты мой! Конечно, ничего подобного не было!

Стрельникова едва держалась на ногах. Перед ее взором уже маячили мрачные палаты больницы Николая Угодника и образ дочери в смирительной рубашке.

Между тем доктора снова прошли к Маше, которой и впрямь стало немного лучше. Во всяком случае, при виде врачей и матери она улыбнулась и села на постели.

– Скажите мне, милая барышня, не употребляете ли вы неких снадобий, лекарств и того подобного для разного рода целей? – спросил Скоробогатов, усаживаясь подле пациентки.

– Каких таких целей? – не поняла больная.

– Ну, скажем, для того, чтобы прогнать непреходящую, гложущую тоску, чтобы забыться, чтобы, наконец, возбудить в себе любовные чувства, ощущения?

– Нет! – испуганно и торопливо ответила Маша и вдруг замолчала.

Страшная догадка мелькнула в ее сознании, но она еще не поняла ее значения.

Скоробогатов мягко взял ее за руку и доверительно произнес:

– Сударыня! Сейчас я хочу задать вам некоторые вопросы, которые вас, как порядочную и целомудренную женщину, очевидно, смутят. Но я прошу вас, сделайте над собой усилие, поборите это чувство, попытайтесь ответить на мои вопросы как можно откровеннее. Это даст мне возможность более ясно представить всю картину.

Маша испуганно перевела взор на мать и Миронова. Николай Алексеевич ободряюще кивнул девушке и потянул Стрельникову вон из комнаты, чтобы дать возможность Маше, не стесняясь, объясниться. Прошло около часа. Когда они воротились, Маша сидела пунцовая. Красные пятна горели на ее щеках, она не знала, куда деть глаза после своих откровений. Скоробогатов же всем своим видом выказывал, что эта непростая для его пациентки беседа не прошла даром.

– Что ж, теперь, как мне кажется, я близок к пониманию ситуации. Но мне нужно еще некоторое время, чтобы окончательно осмыслить. Кстати, Мария Ильинична, позвольте последний вопросик, откуда взялись эти полчища смеющихся белых мышей, в фигуральном смысле, разумеется? Где вы могли видеть нечто подобное?

– На картинах моего мужа! Там не только мыши, там я видела много такого, даже не могу объяснить!

– Вот-вот! Я так и думал! Картины! – Доктор торжественно поднял палец. – Это ключ, это многое нам дает для понимания! Что ж, господа, теперь я вас покину, но ненадолго. В ближайшие дни мы свидимся и решим, что предпринять.

Уже в передней, когда доктора собрались уходить, Стрельникова не выдержала и взмолилась:

– Помилуйте, я не выдержу и дня в неопределенности! Что вы подозреваете, скажите мне. Как мать, я должна знать все!

– Скорее всего, дело вовсе не в вашей дочери, а в ее муже. Она не больна, если и есть некие расстройства, то это временно и скоро пройдет. А вот супруг, вероятно, очень болен и, по-видимому, уже давно. Проще говоря, именно ваш зять, а не дочь, является душевнобольным.

После ухода врачей Елизавета Дмитриевна немного посидела в своей комнате, чтобы успокоиться, прийти в себя после услышанного.