Флорентийцы восстали, и братья Медичи были
изгнаны из города, который считали своим родовым владением.
Пьеро горел желанием вернуть утраченную власть и наказать неблагодарную Флоренцию. Перейдя к испанцам, он обещал «великому капитану» груды
золота и все припасы тосканской земли, если тот окажет ему военную помощь.
Но в битве при Гарильяно злосчастный Пьеро погиб, так и не увидев покоренной Флоренции. Теперь огорченный Гонсало подумывал о том, чтобы взять в
союзники Бартоломео д'Адьвиано – и в это время к нему прибыл Чезаре Борджа. Неудивительно, что уже через несколько дней дон Гонсало сам
предложил герцогу возглавить экспедиционный корпус для похода на Милан. Ум и храбрость, военный опыт, популярность и громкая слава – все делало
его самой подходящей кандидатурой на эту должность.
Но если испанский главнокомандующий был доволен, то как описать ликование Валентино! Неделю назад узник, преданный и низвергнутый, потерявший
богатство и власть, ныне он снова встал во главе армии. Помимо испанской пехоты, ему предстояло повести в бой итальянцев, поскольку Гонсало
уполномочил его набрать собственные отряды. Герцог спешно отправил в Рим Бальдассаре да Шипионе с поручением закупить как можно больше оружия и
при возможности начать вербовку солдат.
Папа неистовствовал. Он метал громы и молнии по адресу кардинала Карвахала, и только успехи испанской армии спасли его преосвященство от
немедленного заточения в крепость. Комиссия, созданная святым отцом для расследования преступлений Борджа, день и ночь вела допросы тех
приближенных Александра VI и герцога Валентино, которые не успели покинуть Рим. Но улов следователей был невелик – Мигель да Корелла, от
которого ждали самых сокрушительных разоблачений, отказался давать показания против своего господина, и никакими угрозами от него не удалось
добиться ни слова. Более сговорчивым оказался некий Асквино де Коллоредо, заявивший, будто он, действуя по прямому приказанию обоих Борджа,
отравил кардинала Микьеля. Папа велел обнародовать это признание, но, поведай Коллоредо даже о целой дюжине отравлений, это не удовлетворило бы
святейшего отца. Мысль о том, что враг на свободе, нашел могучих покровителей и уже собирает войска, не переставала терзать душу
первосвященника. Сам Юлий, не колеблясь, преступил клятву, данную им герцогу, и потому не сомневался, что Чезаре нарушит свое обещание не
воевать против папы.
Начались холодные дожди, и армии обоих интервентов – французов и испанцев – встали на зимние квартиры, чтобы возобновить дележ Италии с приходом
весны. Чезаре оставался в Неаполе. Он готовил и вооружал отряды новобранцев, назначал командиров, знакомился с испанскими капитанами, с которыми
ему предстояло выступить на Тоскану. Генерал де Кордоба по прежнему оказывал герцогу все знаки уважения и внимания, и между двумя полководцами,
видевшимися в эти месяцы почти ежедневно, ни разу не возникали какие либо трения. Но над головой Чезаре уже собиралась невиданная гроза.
Гром грянул двадцать шестого мая – в тот вечер Чезаре ужинал у дона Гонсало. Герцог был весел и оживлен, но хозяин выглядел удрученным и
задумчивым. Он не смеялся, как обычно, шуткам гостя и даже не пытался поддерживать разговор. Впрочем, если Чезаре и заметил подавленное
настроение испанца, он не пожелал доискиваться причин – собственные мысли и планы всегда занимали его больше, чем чужие горести.
Мог ли он знать, что Гонсало де Кордобу заботила именно участь герцога Валентино! После ужина, простившись, Чезаре покинул покои
главнокомандующего, но не успел вдеть ногу в стремя. |