|
Зеленый Зепп немного успокоился и сказал, теперь уже обращаясь и к Кобальду, и ко всем остальным: — Головнёвые грибы, чага, хвощи, ужовники, плауны, драконьи хвосты, трагопогоны, можжевельники, ядовитые лютики, козлобородники, пушицы, кусты розовых бушпритов, колдуны, стебли, кармические корни, дикий шафран, багульники, дикие лилии, крапива, скабиозы, кусты волчьих ягод, чертополох, сосны, кедры, секвойи — все боролись друг с другом. Без передышки, изо всех своих сил. Каждый пытался задавить соседа, подмять, прорасти сквозь него, заставить его гнить, уничтожить, расплющить. На деревьях буйно росли, пробираясь к самой вершине, мхи, плющи и омела, на них — лишайники, на лишайниках — споры, ростки дерезы, и не всегда выигрывал тот, кто больше. Случалось, что гигант лежал, источенный плесенью, а сквозь него пробивался куст ежевики. Мне вообще показалось, что победителями по большей части оказывались мелкие создания. Грибы. Их было так много, что они несли с собой верную гибель, хотя и в них самих уже затаилась смерть.
Растения убивали потихоньку, без малейшего шороха. Лишь иногда то тут, то там у тебя над головой с невероятной высоты пролетит огромная ветка и рухнет на землю. Или где-то вдали откажется от борьбы гигантское дерево. Все убивали медленно, безжалостно, неумолимо. — Тут он вздохнул. — И я, я тоже лег. Это был конец. Рядом со мной всхлипнул Кобальд. Когда он повернулся ко мне, я увидел, что стекла его очков запотели. Из-под них текли слезы прямо ему на бороду. Да и все мои собратья сняли шапки и вытирали ими глаза и носы. А я не снял своей шапки, смотрел из-под нахмуренных бровей. — Ладно, Фиолет, ты прав, — пробормотал Зеленый Зепп и нахмурил брови, точно как я. — То был еще не конец. Понимаешь, я вдруг почувствовал какой-то зуд, — неожиданно он заговорил очень громко. — Это были муравьи! — Муравьи? — хором спросили гномы. — Да, муравьи. По мне шли муравьи, огромные муравьи, один за другим. Они выползали из-под правой руки, пересекали мою грудь прямо под подбородком и сваливались в пропасть с левого бока. Каждый тащил в челюстях кусочек червяка, или лягушки, или пятнистой саламандры. — Чтобы успокоить его, я поднял и опустил руки, и он действительно заговорил тише: — Они выходили из корней сосны и пропадали в зарослях рябины. Я хотел вскочить и стряхнуть с куртки этих тварей, но тут со стороны сосны на меня двинулся муравьед. Я снова упал на спину и замер, глядя на него. Держа перед собой, словно лопату, свой язык, он слизывал одного муравья за другим. А они совсем не волновались — он ведь зашел сзади — и даже на языке у муравьеда продолжали маршировать к своей цели. Муравьед перетащил через меня свой язык, влажный и клейкий, и вскоре оказался рядом с кустом рябины. Я расслабился и сел — я хотел, я должен был идти дальше, — и в этот момент с какого-то дерева спрыгнул ягуар и вцепился в холку муравьеда. Тот как сумасшедший завертелся волчком, но не мог скинуть черную кошку с затылка и свалился как сноп. Пока ягуар, не обращая на меня внимания, раздирал муравьеда на куски, я вскочил. Я разорвал вьюнки и горошек, уже начавшие опутывать меня по рукам и ногам, освободил башмаки от лиан, уже сомкнувшихся над ними. И снова взглянул на ягуара, и как раз в этот момент гремучая змея, неожиданно появившаяся из сочной зеленой травы, подползла к его горлу и укусила так быстро, что он даже не успел повернуть головы. Он несколько раз подпрыгнул под внимательным взглядом выпрямившейся змеи, а потом упал. Лежал без движения. Я пошел прочь. А гремучая змея, торжествуя, оглянулась и поползла по траве навстречу мне… а еще мангусту, своему злейшему врагу, которого я даже не заметил и который, когда змея оказалась достаточно близко, тут же вонзил зубы в ее шею. Она принялась бить хвостом по траве — взлетело несколько бабочек, — а потом упала без дыхания. |
