|
– Серьезно – есть кое что взамен нее. Он поднял при этом руки и казался сильно тронутым, и, кажется, слезы появились у него на глазах. Но я был слишком закоренелым негодяем, чтобы растрогаться подобным зрелищем, и рассмеялся. – Что! – воскликнул я, – вы думаете о смерти? Готов об заклад биться, что так! Смерть полагается в заключение этого промысла. Ну, что же, пускай она является, когда надо будет. Все мы обречены на смерть. – Да, – сказал Виллиам, – это правда. Но лучше устроить как нибудь свою жизнь, прежде чем явится смерть. Он произнес это страстно, видно, озабоченный мыслью обо мне. – Хорошо, Виллиам, – сказал я, – благодарю вас. Я, быть может, не так бесчувственен, как кажусь. Ну, говорите, каково у вас предложение. – Мое предложение, – сказал Виллиам, – имеет целью твое благо, в такой же степени, как и мое собственное. Мы можем положить конец такой жизни и покаяться. И я думаю, что в этот самый час обоим нам представляется самая лучшая возможность к этому, какая была, какая должна или сумеет, или, в сущности, вообще может представиться. – Послушайте ка, Виллиам, выложите ка мне ваш замысел, как положить конец теперешнему нашему образу жизни; ведь об этом идет сейчас речь, а о другом мы поговорим впоследствии. Я не так уже нечувствителен, – сказал я, – как вы меня, быть может, считаете. Но давайте сперва выберемся из этих адских условий, в которых находимся. – Верно, в этом ты совершенно прав. Мы не можем говорить о раскаянии, покуда продолжаем пиратствовать. – Это самое, Виллиам, и хотел я сказать. Нам, верно, нужно перемениться и сожалеть о том, что сделано, – а если нет, значит, я не представляю себе, что такое раскаяние. Да об этом деле я, по правде, знаю очень мало. Но самое это дело подсказывает мне, что сначала мы должны бросить это скверное занятие, и в этом я вам помогу от всего сердца. По выражению лица Виллиама я увидел, что мое предложение ему сильно полюбилось. Еще раньше стояли у него в глазах слезы, но теперь их было еще больше. Но эти слезы были от иной причины. Он так был полон радости, что не мог говорить. – Послушайте ка, Виллиам, – сказал я, – вы достаточно ясно заявил, что у вас благое намерение. Возможно ли, по вашему, нам положить конец нашей злосчастной жизни здесь и выбраться отсюда? – Да, – сказал он, – для меня это вполне возможно. Но возможно ли это для тебя – это зависит от тебя самого. – Хорошо, – сказал я, – даю вам слово, что подобно тому, как я приказывал вам с той поры, как посадил вас к себе на корабль, подобно этому вы с этого часа будете приказывать мне, и, что ни скажете, я выполню. – Ты все предоставляешь мне? Ты говоришь это добровольно? – Да, Виллиам, добровольно, и честно выполню. – В таком случае, – сказал Виллиам, – вот мой замысел. Сейчас мы находимся в устье Персидского залива. Здесь, в Сурате, мы продали столько всякого добра, что денег у нас достаточно. Пошли меня в Бассору на шлюпе и нагрузи его оставшимися у нас китайскими товарами. Их хватит тут на полный груз, и уверяю тебя, что мне в качестве купца удастся разместить часть товаров и денег среди тамошних английских и голландских купцов так, чтобы мы смогли воспользоваться ими при любых обстоятельствах. А когда я вернусь, мы уладим остальное. Ты же в это время убеди экипаж отправиться на Мадагаскар, как только я вернусь. Я сказал, что, по моему, ему нечего забираться в Бассору; он может отправиться в Гомбрун или на Ормуз и там поступить точно так же. – Нет, там я не смогу действовать свободно, – там находятся фактории Компании, – и меня могут задержать как контрабандиста. – В таком случае, – сказал я, – вы можете отправиться на Ормуз, так как я ни за что не хотел бы расставаться с вами на такое долгое время. |
