Изменить размер шрифта - +

Спокойствие. Терпение... "Претерпевый до конца -
спасется". Работать надо... Бороться. Не слушайте людей,
которые говорят... Великий русский народ-Клим Иванович
Самгин первый раз видел Родзянко, ему понравился большой,
громогласный, отлично откормленный потомок запорожской
казацкой знати. Должно быть, потому, что он говорил долго, у
русского народа не хватило терпения слушать, тысячеустое
ура заглушило зычную речь, оратор повернулся к великому
народу спиной и красным затылком.
- Его, Родзянку, голым надо видеть, когда он купается, -
удовлетворенно и как будто даже с гордостью сказал егерь. -
Или, например, когда кушает, - тут он сам себе царь и бог.
"Неизбежная примесь глупости и пошлости", - определил
Самгин спокойно и даже с чувством удовлетворения.
Человек в перчатках разорвал правую, резким движением
вынул платок, вытер мокрое лицо и, пробираясь к дверям во
дворец, полез на людей, как слепой. Он толкнул
Самгина плечом, но не извинился, лицо у него костистое, в
темной бородке, он глубоко закусил нижнюю губу, а верхняя
вздернулась, обнажив неровные, крупные зубы.
Свирепо рыча, гудя, стреляя, въезжали в гущу толпы
грузовики, привозя генералов и штатских людей, бережливо
выгружали их перед лестницей, и каждый такой груз как будто
понижал настроение толпы, шум становился тише, лица
людей задумчивее или сердитей, усмешливее, угрюмей.
Самгин ловил негромкие слова:
- Чего же с ними делать будут?
- Нас не спросят.
- Спрячут до легких дней...
- Конечно. Потом - выпустят...
- Тогда они за беспокойство... возместят!
- В монастыри бы их, на сухой хлеб.
- Придумал.
- Выслать куда-нибудь...
- А то - отвезти в Ладожско озеро да и потопить, - сказал,
окая, человек в изношенной финской шапке, в потертой
черной кожаной куртке, шапка надвинута на брови, под нею
вздулись синеватые щеки, истыканные седой щетиной;
преодолевая одышку, человек повторял:
- Монастыри... У нас - третьего дня бабы собрались в
Александро-Невску лавру хлеба просить для ребятишек,
ребятишки совсем с голода дохнут, - терпения не хватает
глядеть на них. Ну, так вот пошли. Там какой-то монах,
начальник, даже обиделся, сукин сын:
"У нас, говорит, не лавочка, мы хлебом не торгуем". - "Ну,
дайте даром, бога ради. Хоть мешок ржаной муки..." - "Что
вы, говорит, женщины, мы, говорит, сами живем милостыней
мирской". Вот - сволочь! А у них - склады! Понимаете?
Склады. Сахар, мука, греча, картошка, масло подсолнечно и
конопляно, рыба сушена - воза!.. Богу служат, а?
Его поддержали угрюмые голоса:
- Да-а, все богу служат, а человеку - никто!
- Ну, человеку-то мы служим, работаем...
- Путилов - человек все-таки.
- Парвиайнен...
- Много их...
- Народу - никто не служит, вот что! - громко сказала
высокая, тощая женщина в мужском пальто. - Никто, кроме
есеровской партии.
- А - большевики?
- Они сами - рабочие, большевики-то.
- Много ли их?
- Мальчишки, мелочь...
- Мелкое-то бывает крепко: перец, порох...
- Глядите - еще арестованных везут.
Когда арестованные, генерал и двое штатских, поднялись на
ступени крыльца и следом за ними волною хлынули во дворец
люди, - озябший Самгин отдал себя во власть толпы, тотчас
же был втиснут в двери дворца, отброшен в сторону и ударил
коленом в спину солдата, - солдат, сидя на полу, держал
между ног пулемет и ковырял его каким-то инструментом.
- Простите, - сказал Самгин.
- Ничего, ничего-действуй!-откликнулся солдат, не
оглядываясь.
Быстрый переход